Мария Бушуева - Отчий сад

— Тебя? — Он захохотал своим остроугольным смехом.

— Тебя, по-моему, ничего не беспокоит никогда! Ты же, как его… этот… буддист! А? Тебе же все безразлично. Мог остановить меня, когда Томка запихивала меня на работу, которая мне как рыбке зонтик. Видел ведь — характер у меня не тот, не нордический, так сказать… а Томка…

— Ты зря все пытаешься спихнуть на жену. Ты же тщеславен, вот и тогда ты ее сам выбрал. — Отец закашлялся.

— Я имею в виду твою Тамару.

— Что? Тому полюбил?! — Его прорвало, он высказал ему все! все! все! и про ту бабу на даче, которую ему подсунул, а сам потягивал себе винишко, пока они… а сейчас, значит, он слегка нетрезв — и это преступление?!..

— Тебе уже много лет, ты сам — отец.

— Мне по-прежнему столько, сколько было тогда. Ты убил во мне пробуждающегося мужчину, ты заменил его козлом и думал, я не заметил подмены! Но я действительно отец, хоть данный факт меня потрясает, я — отец, который, несмотря на всю свою низость, так, как ты поступил со мной, со своим сыном никогд а… и потому требую… прошу, нет, настаиваю!…

— Что нужно тебе? — Отец был бледен так, что его смуглая кожа стала казаться бледно-лимонной.

— Я занимаюсь ремонтом дачи, я уже пол наверху настелил, никто, кроме меня, дачей ни сейчас, ни раньше не занимался, тебе дача ни к чему, ты ни разу гвоздя там не вбил, не мог баню сделать, не мог починить забор, тебе же крымское побережье — дом родной, твоему гению дача тоже не нужна, он, гляди, скоро смоется в ка кую-ни будь Ка на ду, Наталье купит Мура — он денежный мешок, а мои дети — Том ка ждет второго (а врать — грешно — кар!) — останутся ни с чем, вот какой ты дед — тебе наплевать на все! Не мог матери не изменять! Или хоть незаметно бы изменял! note 159 Note159 163 Отец встал, сигарета выпала из его дрожащей руки.

— Говори прямо, что нужно мне сделать.

— Дарственную. Оформи дарственную!

— Ты хочешь… — сорвался на фальцет, — я еще жив! жив! негодяй! я жив! ты хочешь закопать меня! — и выбежал из комнаты. Надо же, как разволновался, как-то лениво подумал Сергей, и глаз сразу у него закосил, хороню я его, видите ли.

Только ушла Ритка, а Мура лег спать — он вообще любил при гостях начать демонстративно зевать, оповещать громко, что он идет готовиться ко сну — и, выпровадив таким образом смущенных гостей, еще некоторое время ходил по квартире в спущенных с белого брюха семейных трусах, ворча, что таскается народ к ним, пол топчет, подружки вообще приходят только поужинать, а ты, Наталья, ничего же понимаешь, у тебя нет дара берегини, ты не чувствуешь, что семья — это танк, она в ответ произносила что-нибудь незначащее, думая, как бы открутиться от его ласк: после ухода гостей он обычно, проворчавшись, начинал приставать с любовью. И сейчас позвал: Натулечка, иди ко мне, — детским своим голосишкой. Она покорно вошла в спальню. Неплохое, светлого дерева трюмо — но и оно ее раздражало, в нем она казалась себе какой-то грубой, некрасивой, старой. Старой девой, у которой несмышленый, если не сказать малоумный племянник. Вечная старая дева и вечное дитя. Села к нему на кровать. Розовый после душа, с влажными кудряшками, прилипшими к белому лбу, он тянул к ней пухлые руки, хватал за юбку… — Почеши спинку, Натулечка.

Телефон уже звонил довольно долго, но он не отпускал ее юбки: ну не бери трубку, а?

— Наверное, что-то важное, — сказала она, думая — не Сергей ли. Мура надул губы, отвернулся к стене, поджал розовую ногу.

note 160 Note160 164 Звонил на этот раз отец. Он сообщил каким-то пергаментным тоном, что оставил важную бумагу, которую нужно заверить у нотариуса. Для Сергея. Нотариуса она знает, сосед по даче, с ним он по телефону переговорил. Ладно, но что должна сделать я? Придти прямо сейчас за бумагой? Сейчас?! В десять вечера?! Мура пусть тебя проводит. Другого случая не будет. Я, видишь ли, завтра утром улетаю. Куда? В Крым, как всегда.

Все получалось не очень удачно. Она, откровенно говоря, планировала, что разжалобит Муру после чесания его спинки, — воспользуется Риткиным рецептом: хочешь что-то у мужа попросить — только через постель

— и уговорит его занять денег Сергею. Ей хотелось Сергею помочь. Даже из благородства: ты ко мне так, а я — иначе.

Мура отказался ехать. Я уже спать лег, ныл он, мне плохо, у меня, стоит мне выйти после душа на улицу, сразу горло воспаляется, насморк, не хочешь ли ты, чтобы я заболел, ты смерти моей давно возжелала, твой отец сошел с ума, но я-то тут причем.