Джоанна Кингслей - Лица

Ей хотелось бы в это поверить.

— Не думаю, — медленно произнесла она. — Я повела себя по-глупому. Как ребенок. Я могла что-нибудь сказать.

— Нет. — Дмитрий успокаивающе положил ей руку на голову. — Не думай так, Женечка. Политический процесс — дело государственное. И не касается отдельных людей.

Жене захотелось ему все рассказать. Может быть, тогда удастся избавиться от тошноты.

— Папа не… ее не защищал.

— А он и не мог.

Она ошарашенно посмотрела на брата. Дмитрий подал ей пустую миску с ложкой, и она поставила ее на пол. Потом снова подняла на него глаза.

— Георгий Михайлович — член коммунистической партии и отстаивает ее интересы. Он не частное лицо. И на политический процесс является во всей красе своего социального положения. Говорит от его имени и с его высоты. А партия представляет общественный порядок.

— Но ты ведь ее любишь! — вскричала Женя.

— Я — да! Но мама, как и ты, всегда была политически наивной. Она жила для красоты и искусства и не обращала внимания на реальности общественной жизни. Вполне вероятно, что ее могли сбить с толку.

— Так ты думаешь, она виновата? — Женя не верила своим ушам.

— Нет-нет. Ни в каком преступлении она не виновата. Разве лишь в том, что слишком доверяла людям.

— Так за что же ее осудили?

— За то, — голос Дмитрия прозвучал очень устало, — за то, что ее действия могли быть неправильно поняты, может быть, специально, если это соответствовало целям партии.

— Тогда выходит, что партия неправа!

Он слегка улыбнулся сестре.

— Ты совсем как она. Может быть, это оказалось ошибкой. Но такие ошибки станут повторяться вновь и вновь, пока мы не создадим мирное справедливое общество. А на суде не прозвучало слово «еврейка»?

— Нет, я не слышала.

— А сионизм или сионистка?

— Нет.

— Космополитизм?

— Кажется. У меня в голове все смешалось…

— Помоги мне подняться, — мрачно попросил он. — Все то же самое. В деле заговора врачей против Сталина еврейских медиков обвинили в космополитизме. Тебе нужно учиться читать между строк, Женечка, и слышать слово, которое подразумевается, но не произносится вслух.

Она принесла брату костыли и следовала по пятам, пока он карабкался по лестнице, потом помогла устроиться в кровати, поправила подушки и поцеловала в лоб.

— Хоть ты и мой брат, но иногда мне кажется, что я тебя не знаю.

— Знаешь, Женечка, — он криво усмехнулся, — как и всякого другого. Я — оптимист и циник. Социализм — оптимистический взгляд на вещи, а капитализм нет. — Капитализм — цель идеальная, и иногда я сомневаюсь, что нам удастся ее достичь, если мы не избавимся от нашей твердолобости и зашоренности. А теперь — спать.

Дмитрий закрыл глаза. Несколько минут Женя стояла над ним, пока не услышала, что дыхание брата стало глубоким и ровным. Тогда она ощутила, что проголодалась, и побежала вниз на кухню.

Утром в день рождения Жени отец сел завтракать в свежевыглаженной рубашке, с тщательно расчесанными волосами. Появившись в комнате, он остановился и, волнуясь, спросил:

— Можно тебя поцеловать? Сегодня такой важный день.

Она не могла отказать и подставила щеку. Подойдя к стулу, Георгий выложил на стол завернутый в газету сверток.

— Тебе, — застенчиво произнес он.

Отец следил, как она открывала пакет, до последней секунды боясь, что его выбор оказался неудачным, что не подойдет размер, что подарок будет дочери не по вкусу. С тех пор как родилась Женя, он в первый раз покупал ей подарок. Раньше ими занималась Наташа.

К тринадцатилетию дочери Георгий отправился в иностранный магазин, смело двинулся по лестнице, неуклюже тряхнул головой, поймав на себе чей-то взгляд. Для него это было кошмаром, но он проделал все это для Жени.

— Чудесно, — произнесла она. — Спасибо.

Георгий вспомнил, как дочь подбежала к Бернарду и поцеловала его в щеку.

— Правда? — беспокоился он. — А цвет подходящий?

— Хороший, — блузка была сочного розового цвета, очень красивая, но рыжеволосая Женя избегала оттенков красного. — Вечером я надену ее.

Отец улыбнулся обещанию дочери.

Он предложил организовать праздник дома. Сначала Женя отказалась, не решаясь пригласить к себе друзей. Но Георгий настоял, и в конце концов она позвала Веру, невзначай бросив, что отец будет дома; и Маришу Александрову, чьи родители были приятелями отца.

— У меня для тебя есть кое-что, — он снова полез под стул и вытащил странный предмет из черного металла.