Ирина Мамаева - Ленкина свадьба

Свечерело. Со старого тополя у Настиного дома облетали желтые листья. Кто-то ссутулясь брел по дороге, запахивая плащ от налетавшего порывами ветра.

Подошла Лариска — как будто знала, что баба Лена здесь, — и молча села рядом.

— Бог есть, — сказала Лариска. Она была совершенно трезва, только под глазами набрякли мешки, и все морщины проступили резче.

— Поверила, значит.

— Я его видела.

— Кого?

— Бога.

Помолчали.

— Я домой пришла днем — дома никого нет. Стала обед варить. Кто-то как будто ходит по дому. Я туда-сюда — никого нет. Плиту стопила — звуки из маленькой комнаты. Никого нет. До того измаялась. Потом дождь полил, потемнело. Гроза началась, и электричество отключили. А он ходит, ходит. Домовой, думаю. А сердце так и либайдает. Не выдержала я и побежала в баню.

— Почему в баню-то?

— Не знаю. Прибежала, сижу, а там под полком тоже кто-то как бегает — топочет! Я ноги в руки и домой. Бегу через мостик-то, а за мной — шаги. Дождь поливает, молнии сверкают. И до того страшно мне стало… Вот, думаю, сейчас умом и тронусь. Так страшно, так страшно. Нет, думаю, лучше я прямо на того посмотрю, ну, кто за мной идет. Оборачиваюсь… — Лариска выдержала паузу, — бог.

— Бог, — говорит, — шагает за мной потихоньку. Одну руку к сердцу прижал, а другую над моей головой держит. И до того мне хорошо и спокойно стало. Он же руку над моей головой держал, вот так, — Лариска показала над головой бабы Лены, — закрывал меня, понимаешь? Не только от дождя, от всех невзгод закрывал. Так спокойно мне на душе, так светло стало, так легко. Веришь?

— Ну… — баба Лена не знала, что сказать: она бога никогда не видела. — Бог так бог, отчего бы ему не показаться…

— Теперь все будет хорошо, — Лариска положила руку бабе Лене на плечо, вроде как обняла. — Прости ты меня за все, сестричка. Теперь я знаю, как жить надо, — Лариска встала. — Пойду я. Мне ведь столько дел теперь сделать надо. На работу завтра выйду. Загуляла я, да?

— Ой, загуляла, — баба Лена тоже поднялась, — как вы голосили про свою лопату.

— Великая песня, но век больше в рот не возьму.

Дошли до Ленкиного дома.

— Или ты все сомневаешься? — вдруг спросила Лариска. — Так его и Манька видела. Она как раз ко мне шла. Не веришь — спроси Маньку.

Маньку вечером увезли на “скорой” в райцентр. То ли явившийся ей бог на нее так подействовал, то ли за месяц запоя организм поизносился — не знаю. Увезли, две недели держали: кололи, промывали, дезинфицировали. И выпустили, наконец. Лариска было убиваться начала, она, мол, виновата в этом. Ведь до нее Манька пила две недели максимум, потом останавливалась — деньги кончались, и их надо было зарабатывать. А с Лариской, за ее счет, обычного перерыва не получилось. То есть она, Лариска, виновата — споила. Но, вернувшись, Манька пить бросила. Как отрезала. Может, совсем печень отказала, а может, господь — причина. Увидишь бога ни с того ни с сего — так и бросишь пить. По-всякому бывает ведь. Ну и Лариска вроде как ни при чем. Даже — благодетельница. Мир.

В конце августа, на Успение, неожиданно выдались летние погожие денечки. Жары не было, комаров и оводов поубавилось. Живи — радуйся. Молодежь собралась на пикник — надо же разговеться.

Идти решили до ламбушки по дороге на Паяницы. Места там красивые, ягод много. В ламбушке и искупаться можно: озерцо чистое, мелкое и поэтому теплое.

— Ленка! — утром, коровы уже ушли на пастбище, прибежала Любка в

телятник, — наши на пикник идут! Меня Ломчик только что позвал. Они уже продукты собрали. С нас — спиртное.

— И меня позвали? — неуверенно переспросила Ленка.

— Ну, всех ведь зовут… И тебя тоже!

— Да у меня и денег нет…

— Ай, какой ты тормоз! Юрка ведь там будет, понимаешь, Юрка! Иди, ищи деньги, переодевайся и к клубу! — и Любка удрала.

Ленка быстренько закончила убирать клетки, сбегала домой, переоделась, попросила у бабушки денег и пошла к клубу. Но чем ближе она подходила, тем больше ее одолевали сомнения. Раньше в подобных развлечениях она участия не принимала. Не хотелось ей. Да ее особо и не звали. И с Юркой ничего не было ясно.

У клуба было видно ребят: на скамейке стоял и паясничал Ломчик, к дереву прислонился Аркаша, рядом стоял младший, неженатый сын Лариски — Саша. Федька-чеченец методично забивал косяк, Митькина о чем-то шушукалась с дочкой Иволгиных, на скамейке сидели Любка и Анька-мелкая. Репы не было — он уехал в училище. С противоположной стороны с рюкзаком через плечо, в панаме, широким шагом к ним подходил Юрка. Все обернулись к нему, загалдели… Ленка вдруг почувствовала, что сердце у нее ухает и проваливается куда-то вниз. Ей стало жарко, и она в ужасе почувствовала, что краснеет. Но было поздно: ее заметила Любка и стала звать: