Мишель Фейбер - Побудь в моей шкуре

Иссерли поспешила обратно к будке и вытащила оттуда канистру с бензином. Она обильно полила рюкзак прозрачной булькающей жидкостью, после чего неловко бросила его прямо на мерцающую груду золы. Раздался энергичный хлопок, и пламя вспыхнуло с новой силой.

Иссерли в последний раз посмотрела на паспорт и пришла к заключению, что если уж она пойдет на риск и начнет пользоваться чужими документами, то водительские права ей будут гораздо полезней. В любом случае (она только сейчас это заметила), в паспорте были указаны пол владельца и его рост – один метр девяносто сантиметров. Иссерли улыбнулась и бросила маленькую красную книжицу в костер.

Следом за паспортом в огонь отправился извлеченный из ящика для инструментов кошелек, из которого Иссерли предварительно удалила все бумажные деньги, имевшие хождение в Соединенном Королевстве. Лишний фунт стерлингов никогда не повредит – на него можно будет купить бензин. Впрочем, Иссерли и все, к чему она прикасалась, сейчас так пропахли бензином, что казалось, она ничего другого в жизни никогда не покупала.

Прогулка по берегу моря, а потом – душ. Теперь этот план казался даже еще более привлекательным, чем вначале. А затем она выедет на трассу. Если захочет, конечно. Все равно автостопщиков в такой снежный день на дороге будет немного. Амлису Вессу придется принять это к сведению.

Иссерли шла по усыпанному галькой берегу Морэй-фирт, опьяненная красотой распахнувшегося перед ней огромного мира.

Справа от нее триллионы литров воды вздымались и опускались между аблахским пляжем и невидимыми за горизонтом берегами далекой Норвегии. Слева за крутыми, поросшими утесником склонами холмов скрывалась ферма. У нее за спиной и прямо перед ней простирался полуостров, болотистые пастбища которого местные фермеры использовали для выпаса овец. У самой кромки прибоя он резко обрывался крутой и узкой скалой, над причудливыми формами которой немало потрудились пламя и лед доисторических эпох. Именно возле этой скалы Иссерли больше всего любила бродить.

Разнообразие форм, красок и текстур мира, лежащего у ее ног, представлялось ей буквально бесконечным. Иначе и быть не могло. Каждая раковина, каждый камешек были отшлифованы в течение казавшихся вечностью геологических эпох прикосновениями воды и натиском льда. Вечная и неразборчивая забота природы о своих бесчисленных творениях имела для Иссерли большое эмоциональное значение: в свете этой заботы несправедливость удела разумных существ виделась еще яснее.

Вода выбросила камешки на берег, – возможно, на короткий срок, чтобы потом снова унести их и трудиться над их шлифовкой еще миллион лет, но сейчас они неподвижно лежали под ее босой ступней. Ей хотелось набрать их столько, чтобы выложить ими свое собственное собрание камней, бесконечно сложное по композиции и такое огромное, что она никогда не сможет пройти с одного его конца на другой. В определенном смысле аблахский пляж уже и был таким собранием, с той только разницей, что Иссерли не имела никакого отношения к его созданию, и именно это огорчало ее.

Она подобрала один из камешков, похожий на колокольчик с ровным сквозным отверстием прямо посередине. Галька была полосатой – оранжево-серебристо-серой. Другой камень оказался сферическим и абсолютно черным. Она выбросила камень-колокольчик и подобрала вместо него черный кругляш. Но только она взяла его в руки, как ее внимание привлекло белое кварцевое яйцо с ярко-розовыми прожилками. Безнадежное занятие.

Иссерли выбросила черный кругляш, выпрямилась и посмотрела в морскую даль, туда, где вздымались и исчезали морщины пенистых валов. Затем она обернулась назад, ища взглядом валун, на котором оставила свои ботинки. Они были на месте, и морской бриз играл их шнурками.

Разгуливая по пляжу босиком, она подвергала себя некоторому риску, но если бы случилось почти невероятное и на пляже появились водсели, Иссерли заметила бы их приближение метров за сто, если не больше. К тому времени, когда они приблизятся на расстояние, с которого можно рассмотреть ее ноги, она либо успеет надеть ботинки либо в крайнем случае зайдет в воду по щиколотку. Облегчение, которое она чувствовала, освободив от обуви свои длинные пальцы и ступая ими по холодным камням, было неописуемым. В конце-то концов, кого, кроме нее, касается, что она рискует? Она делала работу, которую никто, кроме нее, делать все равно не мог, и год за годом возвращалась с добычей. Она напомнит это Амлису Вессу, если у того достанет наглости критиковать ее.