Алан Ислер - Принц Вест-Эндский

Когда я встал на колени, чтобы придать ей нужную позу, публика увидела написанный аккуратными черными буквами на обеих грудях слог Маг, а между этими холмиками — дефис; таким образом: Маг-Маг. Ярко-пунцовые соски высовывались из кружочков средних «а».

Зал напряженно затих. Я оглянулся на кулисы: улыбающийся Янко показал мне два больших пальца; Хюльзенбек прикрыл ладонью рот; Тцара в экстазе обнимал себя. Я встал и отступил от стула. Темный зал отозвался на это слитным вздохом ужаса. Ноги манекена были неприлично раздвинуты. Но это еще не все. (Я и сейчас краснею, описывая остальное; но у историка свой долг, и из дальнейшего вы можете заключить, до какой крайности довели молодого Кернера его страсть и гнев.) На лобке и в сокровенном месте под ним я изобразил зеленой краской венерину мухоловку (Насекомоядное растение семейства росянковых.); ее ловчие листки окружали красную внутренность. Зрители были парализованы. Картинным жестом фокусника я извлек из моего великолепного черного пиджака толстую английскую зубную щетку и вложил этот прозаический предмет в правую руку манекена. Из нагрудного кармана я достал резиновую спринцовку вместе с клистирными трубками. Voila! Спринцовка с трубками, змеящимися по полу, была вложена в левую руку манекена. Я повернулся к кулисе и щелкнул пальцами; по этому сигналу Балль бросил мне букет бумажных цветов. С почтительным поклоном я протянул букет манекену. То, что манекен остался к нему равнодушен, никого удивить не могло, но, по-видимому, исполнение мое было столь убедительно, что у публики вырвался сочувственный вздох. В замешательстве я потер рукою подбородок, а потом меня осенило: я вставил букет в дыру на месте отсутствующей шеи. Вот оно! Как раз этого и не хватало манекену! Бесплодная Маг-Маг, холодная и жестокая, по-весеннему весело расцвела; но венерина мухоловка по-прежнему угрожала, и руки тоже не сулили ничего радостного. Я ушел со сцены.

Воцарилась абсолютная, глухая, гробовая тишина. И в эту тишину, стремясь прорвать ее, истребить, расколоть вдребезги, ворвалась «Шайка нигилистов», в их числе и я, последний штатный член. Балль забарабанил на пианино Оффенбаха, Янко бил в барабан, Хюльзенбек и я плясали канкан, Эмми Хеннингс ходила колесом, Магда делала шпагаты, Тцара вертел задом, как восточная танцовщица, все были при деле. Потом мы выстроились по обе стороны от Маг-Маг и потребовали права писать разными цветами. Этого и дожидались добропорядочные граждане Цюриха. Наконец-то произошло событие, для которого они копили ярость. Буря разразилась — сперва шиканье и свистки. Но очень скоро стали раздаваться голоса, сердитые голоса: «Свиньи!» «Мерзость!» «Анархисты!» «Хрис-тоубийцы!» Шум, поднявшийся в зале, заглушил нас. Дело принимало скверный оборот. Янко сказал, что надо опустить занавес. Хюльзенбек согласился. Но Тцара не желал об этом и слышать. Он ликовал. На лбу его блестел пот. Зал вдруг затих, словно хотел перевести дух. И в этом затишье Тцара проревел: «А Кальвин, между прочим, тоже был испорченный мальчишка и не хотел ходить на горшок!» Это было последней каплей. Публика пришла в исступление. Пандемониум! Началась возня, потасовки, послышался звон разбитого стекла, крики, свистки полицейских. Мы дали занавес.

Потом мы сидели в кафе «Цум вайссен бок» и обсуждали события этого вечера. Произошли аресты, но из нас задержан был только Таушниц, тоже вроде меня примкнувший, которого едва терпели. Его забрали за драку с одним из граждан, пытавшимся прорваться на сцену. У нас же, остальных, полиция взяла только имена и адреса. Обвинения против нас, возможно, будут выдвинуты, а возможно, нет: сержант был уклончив. Администратора зала «Вааг» подняли с постели, чтобы установить приблизительные размеры ущерба. Ц-ц-ц. Доходы, возможно, покроют ущерб. «Вот вам вся их прогнившая система», — сказал Тцара. У Зелингера, к моему удовольствию, был синяк под глазом, зато Магда буквально висела на нем в полуобморочном состоянии, и на него смотрели как на героя, единственного, прошедшего испытание огнем. О Таушнице, нечего и говорить, сразу забыли. По общему мнению, вечер удался на славу. «Шайка» стала силой, с которой теперь нельзя не считаться.

Меня, однако, отодвинули в сторонку. За столом хватило места для всех, кроме меня, и я сидел вне кружка, позади Эмми Хеннингс и Рихтера, не сделавших ни единой попытки раздвинуться. С Магдой мы по-прежнему старались не встречаться глазами. Она вообще не замечала никого, кроме своего героя. Мне было вполне тошно.