Юрий Гальперин - Мост через Лету

— Эх! — возбужденно всплеснул руками инженер. — Астрологическая эта блажь, смешная, конечно. Но математический метод, все-таки наука.

— Вот я и подумал, — широко улыбнулся бывший номенклатурный работник, и глаза его заблестели по-мальчишески, он извлек из кармана тонкий журнал «Pure and Applied Mathematics».

— Увел?

Фомин развел руками.

— Детей мне с ними не крестить. Забирай, твой теперь. И никому не показывай, а то подведешь.

Лешаков полез было обниматься, но марксист остановил его:

— Проверь, есть там эта программа?

Лешаков полистал журнальчик и отыскал то, что занимало его, не давало покоя последние дни. Статья оказалась короткой, но инженер и в ней запутался. После подробного предисловия давали программу, обычную, фортрановскую. С правой стороны, как всегда, шел комментарий.

— Ну, спасибо! Вот удружил! — обрадованно задышал Лешаков. — А с предисловием поможешь, у меня и словари есть?

— Не надо словарей, — добродушно отмахнулся Фомин. — Давай, я тебе прямо сейчас.

— Погоди, — сказал Лешаков. — Давай оформим путем. Ты ужинал?

— Завтракал.

— Картошку почистим.

— И закуска опять же правильная, — намекнул Фомин.

Отступать Лешакову было некуда. Не хотелось инженеру выходить из дома, но он повиновался национальному чувству такта, накинул пиджак и, как был в тапках, собрался бежать в магазин.

— Семь часов, — предупредил марксист, — белой не дадут уже.

— У таксистов можно.

— Десятку с тебя сдерут, а зачем? Возьми бормотухи, не будем отрываться от народа.

Через полчаса друзья сидели за столом, выпивали и закусывали. По ходу дела Фомин переводил Лешакову предисловие и комментарий прямо с листа. Он помнил английский превосходно. Сгодился умнице красный диплом. Лешаков слушал внимательно, записывал, переспрашивал, не стеснялся. Фомин повторял.

— Сомнительное дело, — резюмировал он, когда бывший номенклатурный работник закончил перевод.

— Гипотеза, — уточнил материалист. — Они на большее и не претендуют.

— Однако и не Блаватская эта. Или твой… К-Курилка.

— Курилло-Семеновский.

— Средневековье, — обобщил Лешаков.

— Астрологический опыт огульно отбросить легко, — возразил Фомин. — Он, в сущности, основывается на дотошных тысячелетних наблюдениях. Неизученный пока вопрос. А наши аппаратчики на этом деле прямо горят. Таблицы чертят, звезды считают.

— Чтобы карьеру слепить, и не такие фортели выкидывают.

— Некрасиво поступают товарищи. Мудрят… Неправильные марксисты, — осторожно согласился Фомин, — ревизуют теорию. Я нынче основоположников дочитал, теперь последователей хочу полистать. Занятно, как у них дальше концы с концами-то, а?

— Не повредит здоровью?

— У меня жила бычья. Доктора, к примеру, вирусы разные на себе пробуют… Испытаю и я.

Лешаков не одобрил.

— Допьем, — бывший номенклатурный работник кивнул на оставшийся в бутылке грязного цвета портвейн. — Хорошая штука, аминазин называется.

— Чего? — не понял мудреного слова Лешаков.

— В народе бормотуху так прозвали. В психушках аминазином диссидентов глушат. А нам заместо портвейн продают, для утешения. Не веришь — хлебни.

Лешаков высосал последний стакан сладкого зелья. Вкус не понравился. Гадкое пойло. Но скоро голова задубела, а мысли улетучились, будто и не было их: сделалось пусто и просто. Лешаков посетовал, что не осталось выпить еще.

Приятель ушел поздно, но инженер не мог угомониться. Днем дремал он долго, и сейчас, несмотря на выпивку, сна не было ни в одном глазу. Устроился за столом под лампой. Развернул принесенный журнал. Нетерпение вызнать судьбу будоражило его.

До ночи он провозился с программой. К часу было готово. Лешаков подставил свои данные, закодировал, многократно проверил. Тогда только и успокоился. Принял душ, почистил зубы, проветрил помещение. Завернул огурцы в полиэтилен. Они очень годились для намеченного дела. Лег с книжкой в постель. Но читать не смог: глаза устало смежались, строчки сплетались и стекали со страницы. Книга упала на пол.

Инженер Лешаков не знал, не догадывался, много ли, мало ли времени отпущено ему. Он испытывал зуд, предчувствовал: скоро, совсем скоро ему предстоит. Но он сильно боялся испортить, слишком поспешить, поторопиться. Еще опаснее было промедлить, упустить момент, не угадать верный срок, решающий день, звездный час. Вот что занимало инженера: предел, который он желал выяснить с возможной точностью. Ему предстояло узнать, угадать, просчитать.