Борис Васильев - Картежник и бретер, игрок и дуэлянт. Утоли моя печали

– Ходынский колокол был колоколом по России. Извините, господа, но я почему-то это знаю.

И вышла.

Два дня до поездки в Соловецкий монастырь Наденька провела в Архангельске, однако города так и не увидела, не считая вечерней короткой прогулки в городской сад накануне отъезда на острова. Основное время она провела в гостиничном номере вместе с Варварой и Грапой, пока Вологодов ходил по присутствиям, уточняя с городскими и церковными властями детали их посещения островов. Опытный чиновник отлично понимал, насколько может пригодиться согласие и поддержка губернских властей для разговоров на суверенной монастырской территории.

В хождении по губернским присутствиям Викентию Корнелиевичу очень помог господин Герхардсен. Встреченный в поезде коммерсант оказался крупным архангельским предпринимателем в третьем поколении, которого местные власти не только знали, но от которого и многого ожидали: в руках норвежца вертелись большие деньги, от которых в значительной степени зависело как благоустройство города, так и рабочие места, а значит, и собственное спокойствие. Поэтому при нем и двери открывались беспрепятственно, и стороны хорошо понимали друг друга.

На второй день перед обедом все было оговорено и согласовано, в том числе и свидание с глазу на глаз с так раздражившим церковь старцем Епифанием. А последнее весьма серьезно беспокоило Вологодова, потому что церковные иерархи очень уж ретиво охраняли свои суверенные права.

– Завтра в девять утра мы должны быть на пароходе, – сказал Викентий Корнелиевич, воротившись из последнего круга чиновничьего кружения. – Я заручился необходимыми согласиями и письмом на имя архимандрита и должен откровенно сказать, что в этом мне очень помог господин Герхардсен.

– Мне пора готовить Наденьку к морскому путешествию?

– С некоторой оговоркой, Варвара Ивановна, – смущенно улыбнулся Вологодов. – Я обязан был дать господину Герхардсену обещание, что мы навестим его накануне отъезда.

– Будет много гостей?

– Не очень, но гости будут.

– Надеюсь, вы предупредили…

– Не беспокойтесь, Варвара Ивановна, – несколько поспешно перебил Викентий Корнелиевич.– Ни одного вопроса о Ходынке.

Варя готова была к тому, что ей придется уговаривать сестру, но на ее удивление Надя согласилась сразу. Вероятно, она заметила это удивление – она теперь вообще замечала все, даже малейшие заминки в разговоре – позволив себе лишь улыбнуться.

– Мир, в котором за все приходится платить.

– Столичный гость – редкость в этой глухомани. С точки зрения местного общества мы, москвичи, – почти участники коронации государя, Наденька.

– Я понимаю, Варя. – Надежда помолчала. – Ты напрасно беспокоилась, потому что я решилась еще в Москве.

– Решилась? На что ты решилась?

– На все.

Наденька грустно усмехнулась. Помолчала, подавила вздох:

– Я признаюсь тебе, чтобы ты все поняла и… и не удивлялась более. Не беспокойся, пожалуйста, обо мне. Я сохранила разум, заплатив за это всеми амбициями и всеми желаниями. Не вздыхай столь сокрушенно: взамен я получила иное. Может быть, куда более естественное для молодой женщины.

– Я запуталась в аллегориях.

– У меня осталась одна мечта, Варя. Я мечтаю о хорошем муже, дружной семье и здоровых детях. Твоя сестра стала обыкновенной русской мещанкой.

– Неправда, Наденька! – горячо возразила Варвара. – Это – естественная и прекрасная в своем естестве мечта каждой нормальной женщины. Я… Я рада за тебя.

– Я позаимствовала эту мечту у Фенички. – Надя вздохнула. – Я долго думала и, наконец, поняла, что Феничка абсолютно была права, когда так восторженно мечтала о детях.

Вечер у господина Герхардсена прошел очень мило и непринужденно. А еще до вечера норвежец заехал за ними на паре отличных рысаков, запряженных в нарядное ландо с ливрейным кучером на козлах. Прокатил по городу, проводил в сад, рассказал много интересного. В саду полковой оркестр играл добрые старые вальсы, и Наденькины каблучки звонко стучали по гулким деревянным тротуарам…

В девять утра следующего дня выехали на острова на маленьком, сердитом, как шмель, ворчавшем пароходике. С моря дул ветер, но Надя долго не уходила с палубы, завернувшись в плед, который захватила предусмотрительная Грапа. Море и впрямь было белым, непохожим ни на синее Средиземное, ни на темное, всегда чуть пугающее Черное. Это был край Ойкумены, шагнуть за который было уже невозможно, и вероятно, поэтому Наденьке стало немного тревожно.