Анатолий Иванов - Повитель

— Ну?

— А ты, Григорий, не жалей его.

— Отец все-таки…

— Ну, жалей, ладно, — согласился Тихон. — А тропинкой его не ходи. Зачем вон батрачку завел?..

— Что?!

— А то как же? Аниска-то кто у тебя?

— Ну, живет… кормится… Полы когда смоет… Так что же? В поле же не заставляю ее работать. Один все… Один да один!

— Полы смоет? Да она же на тебя спину гнет день и ночь!

— Пусть уходит. Не держу.

— Или ты взаправду не понимаешь, или… — Тихон вздохнул, развел руками.

Бородин поднялся. Встал и Тихон.

— Вот, говоришь, восемь пудов пшеницы собрал. А жить — год до нового урожая. Не хватит. Как же дальше? Так что ты… прибивайся к нам. Тебе выгоднее, и нам польза будет.

— Какая с меня польза?

— У тебя инвентаря крестьянского сколь в завозне стоит без дела. Сам же говоришь — одному не подняться. А нам бы в хозяйстве оно сейчас очень к месту.

— Ишь ты, хитер!

— А что? Я тебе обо всем по-простому, как оно мне самому понимается. Старого зла не будем помнить, если нового не сделаешь. Ты подумай, прикинь, где тебе самому больше с руки — единолично или в коммуне…

Они пошли к своим бричкам. Григорий подобрал вожжи и обернулся:

— За помощь спасибо. А насчет коммуны зря разговор завел. Не дорога мне с вами… Ну, прощай, темнеет уже…

— Будь здоров, Григорий. Дело твое. А насчет Аниски я тебе не шутя сказал. Батрачка. Факт!

Приехав домой, Григорий принялся сметывать солому на крышу поветей. Из дверей дома выскочила Аниска, повязывая на ходу черный платок, взяла во дворе вилы и полезла на крышу. Григорий долго и пристально смотрел на нее.

— Что ты?! Кидай, укладывать буду, — удивленно проговорила Аниска.

— Иди отсюда! Сам сметаю. Приготовь ужин, — тихо ответил Григорий.

Ничего не понимая, Аниска слезла с поветей, прошла по двору, обернулась, постояла и юркнула в темный проем открытых дверей.

Несколько дней Григорий ходил по комнатам мрачнее обычного. Часто Аниска чувствовала на себе его цепкий взгляд. Вечером рано спускалась вниз, закидывала дверь на тяжелый кованый крючок. Потихоньку собрала пожитки, связала их в узелок, проверила и смазала затвор на оконном переплете. Если что — соображала она — вот эдак, в окно, и уйду…

Но дни шли — Григорий относился к ней по-прежнему. Понемногу Аниска успокоилась.

Знал Григорий: тронь только ее — и останется он снова один. Пугало его не то, что некому будет тогда мыть полы, стирать белье, готовить обеды, — нет! Слишком хорошо помнил Бородин те дни, когда умер отец, ушла бабка-стряпуха и он ходил как неприкаянный по гулким, нахолодавшим комнатам, слушал ночами, как зловеще воет, насмехаясь над ним, ветер в трубе. В те дни и понял Григорий: нет ничего страшнее одиночества.

Не забывались и слова Тихона Ракитина. Как-то после завтрака, поглядывая на Аниску, Григорий неожиданно спросил:

— Ты вчера вечером где была? Не к Андрею ли… за советом бегала?

— Я-то? — растерялась девушка. — Ты откуда узнал? За каким советом?

— Узнал, стало быть… Не в коммуну ли хочешь вступить?..

Аниска вдруг откинула голову, и Григорий увидел, как в ее быстрых синих глазах дрогнули и зажглись упрямые искорки.

— Тебе что? Может, и вступлю.. Я сама себе хозяйка…

«Вот, вот… „сама себе хозяйка“, — зло подумал Бородин.

Никогда Аниска не говорила так. Григорий чувствовал, что сейчас он, если захочет, сможет еще потушить в ее глазах не успевшие разгореться искорки. Стоит только построже прикрикнуть на нее… Сможет и в другой раз, и в третий, может быть.. А потом? Видно, пришло время действовать по другому, чтобы удержать Аниску возле себя.

— Значит, не нравится тебе у меня? — спокойно спросил Григорий. — Трудно, что ли? — Она не ответила, вышла из комнаты.

Недели через две выпал снег. Григорий наладил сани и с обеда выехал за сеном. Вернулся вечером, молча снял внизу полушубок, поднялся наверх. Через некоторое время крикнул:

— Аниска! Иди-ка сюда…

— Чего тебе? — спросила Аниска.

Он сидел на кровати босой, в нижней рубахе.

— Мне-то? Ты вот что скажи… Люди звонят, что батрачка ты у меня будто…

— А то кто же! — Аниска стояла вполоборота к нему, недоверчивая, поглядывая чуть исподлобья. — Все за кофту с юбкой отрабатываю.

— Так… Ну, а почему не уйдешь? Я не держу.

Григорий встал, прошлепал из конца в конец комнаты.

— Что ж… И уйду, пожалуй, скоро… Теперь-то есть куда мне идти. — Девушка опустила на мгновение голову, но тут же быстро подняла ее, услышав щелчок дверного замка.