Анатолий Иванов - Повитель

— Господи! Да ведь на другой же день меня Гордей пристрелит…

И наутро, перевязав голову, Федот отправился убирать комнаты зеркаловского дома.

После расстрела мужиков земля загорелась под ногами банды Зеркалова. Утрами на улицах под плетнями находили мертвых белогвардейцев с раскроенными топором черепами, опоенных самогоном с примесью мышьяка или крепкого настоя белены. Даже Терентий, куражившийся обычно по ночам, теперь с наступлением вечера, ложась спать, рядом ставил винтовку, а под подушку клал наган.

Однажды сказал отцу недовольно:

— А все-таки зря старичишек хлопнул. Чего народ злить? Уснуть спокойно теперь нельзя. Попугал бы — и ладно.

— Их не пристрелить — в собственном дерьме задушить бы… Я вот еще до старого разбойника — Бородина — доберусь. Цыган обдирать мастер, а сынок небось тоже к Веселову сбежал.

— Гришка-то? — Терентий усмехнулся, взбивая подушку. — Не-ет. Им вдвоем не то что в Локтях, вообще на земле тесновато.

— Так что же он по мобилизации не явился? — рявкнул Зеркалов, будто перед ним на кровати сидел не сын, а Григорий Бородин. Терентий пожал плечами, скривил губы:

— Может, считает, откупились и от этого. Зеркалову, дескать, заплачено…

— Я вот завтра покажу — заплачено… — угрожающе произнес Зеркалов.

Терентий молча покачал голыми ногами, зевнул и проговорил как бы нехотя:

— А может, и не надо трогать пока Гришку.

— Почему?

— Ну, какой вояка из Гришки? А вот по-другому если, — может, и пригодится он…

— Как это по-другому? — не понимая, снова спросил Гордей Зеркалов.

— Гришка лес насквозь знает. Ведь когда-то топором добывал кусок хлеба. Церковь вон рубили, дом попу. На Гнилом болоте ягоды собирал, чтоб с голоду не подохнуть, все тропинки исходил.

— Что ж с того? — все еще не понимал Гордей Зеркалов.

— Вот и говорю — подождать, может, тебе? Я попробую с ним поговорить. Артюхина ведь не пошлешь в лес. Все знают, что он в армии. Да и… пошлешь — а вернется ли назад Федот?

Гордей Зеркалов, укладываясь спать, тоже сунул наган под подушку. Потом проговорил с раздражением:

— Все они хороши — что Федот, что Гришка Бородин.

— А все-таки я попытаюсь… Говорю же — земля им тесновата с Андрюхой. Раз я пробовал Гришку — поддается вроде. Помешали тогда только… Попробую теперь подобрать к нему ключик. Гришка — трус, а выследить логово Андрюшки может. Откажется — тогда хоть в армию бери его, хоть на месте пристрели, мне-то что…

Теперь целыми днями какие-то люди, вооруженные с головы до ног, скакали по улицам на взмыленных лошадях, проносились через деревню подводы, груженные то мешками с хлебом, то громоздкими деревянными ящиками.

— Продовольствие окрест собирают для белой армии. Ишь прут очертя голову… Скоро голодуха загуляет и по нашим деревням, — катился из дома в дом зловещий шепот.

А потом колчаковцы начали целыми группами привозить в Локти оборванных, окровавленных людей. Их запирали в пустой лавке Лопатина. Весь дом бывшего лавочника обнесли двумя рядами колючей проволоки, поставили кругом часовых и превратили в застенок. Расстреливали тут же, у стены соснового амбара. К трупам прикручивали проволокой камни, железные болванки, колеса от плугов, отвозили на берег озера и бросали со скалы в воду.

Федот Артюхин, когда удавалось забежать домой, садился за стол и сжимал голову обеими руками, говоря жене:

— Ты все бога вспоминаешь!.. А где он, куда смотрит? Не видит, что ли: озеро скоро выплеснется из берегов — столь людей в него покидали…

Жена Федота мелко-мелко крестилась и беззвучно шевелила побледневшими губами…

В тот вечер, когда Дуняшка, бросив ведра на дороге, стояла у стены дома, Григорий, шагая из угла в угол в темной комнате Анны Тумановой, в сотый, в тысячный раз задавал себе один и тот же вопрос: «Неужели все кончилось?» Неужели только одна Анна Туманова покорна его власти? Отец говорил когда-то: «Теперь мы свое возьмем, сынок!» Неужели Анна — это все, что он, Григорий, сумел взять?..

Отчаяние и злоба снова душили его. И когда Дуняшка, отделившись от стены, побежала в переулок, Григорий догадался, куда она побежала и что за люди подъезжали сюда.

Первая мысль была: догнать этих людей, сказать им, что не туда поехали, что Андрея Веселова сейчас предупредят и он скроется… И Григорий сделал уже несколько решительных шагов, опять прошептав: «Ну, погоди, погоди…»

И тут страх, самый обыкновенный животный страх за свою жизнь спутал ноги.