Анатолий Иванов - Повитель

Поленька открыла глаза. А облепленный снегом человек, которого она видела перед собой мысленно, не исчез. Он действительно шел и шел вперед. Он подошел совсем близко, заметил ее возле дерева, остановился и крикнул сквозь ветер:

— Поленька! Поленька! Почему ты здесь, сумасшедшая?!

Только теперь она поняла, что это в самом деле был Петр, без крика метнулась к нему, прижалась к груди. Снег таял под ее щекой.

— Я ведь знал, что ты будешь ждать меня… И пришел…

— Пришел, пришел… Ты… Как ты?! Ведь без головы только… Ведь мог…

Поленька хотела рассердиться… И не могла.

— Ну, чего там! От меня всю дорогу пар валил, как дым из паровоза…

— А к нам артисты приехали…

— Ага, ну пойдем, успеем еще на концерт.

Минут через десять они подошли к дому Бородиных.

Поленька сказала, останавливаясь у калитки:

— Переодевайся иди, я тут подожду.

— Чего на ветру-то… Иди хоть вон туда, в затишку, к стенке сарая… Ну, иди, иди… — И Петр подтолкнул Поленьку.

Давно-давно уж она не была во дворе этого дома, с тех пор как Григорий выгнал ее из комнаты. Прошло немало лет, а Поленька помнила тот день… И, прижимаясь к стене, с горечью думала, что и сейчас его отец, если бы увидел ее, вышвырнул бы за калитку. Ей уже казалось, что в сарае кто-то ходит, стучит чем-то… Потом скрипнули ворота сарая.

Поленька мгновенно поняла, что ей не кажется, что в сарае в самом деле кто-то ходит, и в одну секунду очутилась за калиткой.

Только там почувствовала, как тяжело и гулко стучит сердце…

Сбросив лыжи, Петр вбежал на ступеньки крыльца, снял полушубок, стряхнул с него снег и вошел в кухню, заговорил возбужденно, радостно:

— Здравствуй, мама. Дай-ка сухую рубашку и пиджак.

— Петенька! — воскликнула Анисья. — Да ты в уме ли? В такую погоду! Какая нужда погнала?

— Эта «нужда» за калиткой стоит, — проговорил вошедший со двора отец, сбросил возле печки валенки и босиком прошлепал в другую комнату.

— Кто стоит? О чем ты? — не поняла Анисья.

— У него спроси — кто, — проговорил из другой комнаты отец. — У сарая сперва притаилась, как мышь. Учуяла меня — стреканула за ворота…

Петр молча переодевался. Настроение его сразу испортилось. Несколько месяцев отец молчал, не обращая на него внимания. Петр как-то распрямился, приподнял голову, увидел пошире мир. И вот опять…

— Ужинать-то будешь? — спросила мать.

Петр отрицательно мотнул головой.

— В клуб пойду, на концерт.

Отец прошлепал обратно, сел на стул возле печки, положил ногу на ногу, задымил толстой самокруткой:

— Из-за ветра я так и не различил, кто это подпирал стенку сарая. — Григорий затянулся, сдул в сторону, на пол, пепел с папиросы. — Чего молчишь?

— А что отвечать? — глухо проговорил Петр.

— Я спрашиваю: кто стоял возле сарая?

— Тебе-то что?

Григорий бросил острый взгляд на сына, шевельнул желтыми, давно не стриженными усами.

— Мне-то ничего, если это не… Забыл разговор наш? Ночью, возле крыльца…

В сердце Петра неожиданно хлынула отчаянная решимость, он резко обернулся и крикнул:

— Хоть бы и она!! — И сорвал с вешалки шапку. — У тебя мне, что ли, спрашивать разрешения…

И едва увернулся от березового полена. Ударившись о косяк, оно отлетело на середину комнаты, с грохотом прокатилось по полу. Петр выскочил в темные, холодные сенки. Отец гремел вслед:

— Она!! Она, говоришь! Ах ты сопляк недоношенный… Да я тебя слюной перешибу надвое… Ну, приди, приди домой, сукин сын…

— Пойдем скорее, Петенька… Я прямо продрогла вся. Хорошо, хоть ветер немного стих. В сарае ходил кто-то, я…

— А-а, ты, Поленька? — опомнившись, вымолвил Петр.

— Да что с тобой? Одень шапку-то…

— Сейчас, сейчас, — машинально проговорил Петр, однако продолжал комкать шапку в руке. Тогда Поленька взяла ее и сама надела ему на голову.

— Ага, ну идем. — И Петр зашагал вперед.

До самого клуба они молчали. Петр вдруг остановился.

— Знаешь, не хочется мне на концерт. Пойдем… ну, куда-нибудь пойдем. Где потише.

— Куда же? Везде ветер… Уж я домой лучше, если…

Голос Поленьки захлебнулся — не то от ветра, не то от слез. Сердце Петра больно сжалось, и он сказал как можно ласковее:

— Я провожу… провожу тебя…

Поленька только ниже опустила голову… Когда подошли к дому, она, не прощаясь, направилась к крыльцу. Петр потянул ее за рукав, хотел что-то сказать. Поленька ждала.

— Вот… понимаешь… — с трудом произнес он наконец.

— Не понимаю. Дома у тебя что-нибудь случилось?