Анатолий Иванов - Вечный зов. Том II

— Нетерпеливцы вы! Ах, какие вы нетерпеливцы! — сожалеюще говорила она, когда Лахновский, схватив портфель, стал засовывать туда белье. — Плоды не созрели, а вы уже трясете дерево. Мой муж-покойник был пошляк и развратник. Но даже он понимал… И у него была поговорка: пока девочка не загорелась, нет смысла ее раздевать.

— Опять поговорка?! — окрысился Лахновский. — Отстаньте со своими поговорками!

Старуха ничего не поняла, но не испугалась. Она только вытянула в гневе морщинистую шею, до того вытянула, что сквозь дряблую кожу проступили жилы, как туго натянутые бечевки.

— Вы невоспитанны, сударь, — прохрипела она. — И глупы, как полено.

И старуха ушла, торжественно унесла свою голову на вытянутой шее.

Лахновский в ту же ночь, добравшись на извозчике до вокзала, уехал в Воронеж, к Валентику. Тот не особенно радостно встретил Лахновского, отправил к своим престарелым родителям в Коростень. Там он месяца через полтора с помощью отца Валентика устроился на его бывшую работу — кладовщиком железнодорожного угольного склада.

До самого конца 1934 года Лахновский, напуганный исключением Троцкого из ВКП(б) и высылкой в Алма-Ату, а затем и выдворением из СССР, жил, притаившись, в этом Коростене, маленьком тихом городишке, безбедно существуя не на зарплату, а на деньги, присылаемые аккуратно Бергером. Непостижимо было, откуда тот узнал о местонахождении Лахновского, непонятно, за что какие-то неизвестные люди передают ему значительные суммы, ничего не требуя взамен, только вежливо интересуясь иногда, как у него идет изучение немецкого языка.

Собственно, боялся Лахновский не только и, может быть, не столько даже того обстоятельства, что разоблачен сам Троцкий. Приезжавший время от времени в отпуск к родителям Алексей Валентик, прочно и надежно обосновавшийся среди воронежских чекистов, много рассказывал о шахтинском судебном процессе 1928 года. Волею случая, а может быть и специально, он был командирован в Донбасс и принимал участие в следствии по делу шахтинских диверсантов и вредителей.

— Кое-кого спасти удалось. Но не всех. Твоя фамилия, Арнольд Михайлович, тоже всплывала кое-где. Ты ведь там начинал. Но удалось в общем из всех протоколов допроса ее исключить. Особенно из допросов Белокопытова.

— Вон как! — выдохнул Лахновский.

— Да, мерзкий тип оказался. Все выложил было. Но… погиб при попытке к бегству.

— Спасибо, спасибо, Алексей! — в волнении то и дело говорил Лахновский.

— Ну как же… Долг платежом красен.

Неизвестно, на что намекал этот Валентик — с издевкой ли говорил о том обстоятельстве, что именно Белокопытов свел его с Лахновским, благодарил ли Лахновского за устройство его в Воронеже? Или, может быть, опять же непонятным образом узнал о состоявшейся когда-то встрече его, Лахновского, с Бергером, об их договоренности и об интересе того немца к русским каламбурам, пословицам и поговоркам?

Последнее, как с ужасом подумал Лахновский, было вернее всего, потому что Валентик вдруг спросил:

— Я гляжу — роскошно живешь ты, брат. Деньга в кармане бренчит. Откуда?

— Дом в Жерехове продал.

— Не ври! А впрочем, какое мне дело… Но весь вопрос в том, что я в тисках… Костлявая рука безденежья. Не выручишь ли? Ну, скажу по секрету, с женщинами в Москве поиздержался. Грешен я на этот счет. А в Москве часто приходится бывать по служебным делам.

Валентик говорил все это негромко и все поглаживал свое кривое плечо сухой ладонью, и Лахновский впервые вдруг подумал, что этот человек страшен.

— Хорошо, я выручу… в долг. Сколько?

— Тысячи полторы для начала.

Это была ровно половина той суммы, которую Лахновский только что получил от Бергера.

— О-о! — невольно вырвалось у Лахновского. И, поняв, что скрывать что-либо от этого человека бесполезно, в упор спросил: — А ты, Алеша, не с огнем играешь?

— Ну, — усмехнулся тот, все продолжая поглаживать плечо. И вдруг произнес на чистейшем немецком языке, заставив Лахновского окончательно онеметь: — Wir alle tanzen um den brennenden Holz stoß. Die Frage besteht nur darin, wer verbrannt wird und wann. [9] Все мы вокруг костра приплясываем. Весь вопрос в одном — кого и когда обожжет.

До самого конца тридцать четвертого Лахновский аккуратно переводил Валентину или вручал при встречах половину сумм, получаемых «от Рудольфа». Тот принимал деньги молча, как зарплату, и никогда не благодарил. За эти годы Лахновский, кроме самостоятельного изучения немецкого языка, ничем не занимался, от безделья несколько обрюзг, стал все чаще попивать водочку. Еще в начале тридцатого стал жить с молоденькой смазливой девушкой Леокадией Шиповой, появившейся вместе с Валентиком в очередной его приезд. Валентик уехал, а Лика эта осталась, в первую же ночь пришла к Лахновскому, бесцеремонно залезла к нему под одеяло. Была эта девица, несмотря на свою молодость, до того испорченна, что Лахновский даже в темноте краснел, а утром ощущал брезгливость к своему телу, бежал первым делом на речку и долго купался.