Эрик Сигал - Однокурсники

Немного неуверенно, волнуясь, смещенный лидер поднял руки, жестом умоляя всех замолчать, а потом принялся размахивать руками, словно дирижируя.

— Он что, сошел с ума? — не удержался Дьёрдь. — Машет руками как помешанный.

Но через мгновение все стало понятно. Он исполнял национальный гимн, и вместе с ним запела вся площадь. Это был гениальный ход!

После окончания песни Надь исчез так же незаметно, как и появился. Толпа, взволнованная и ликующая, начала расходиться. Инстинктивно все понимали, что этой ночью уже ничего не случится. По крайней мере, на площади перед Парламентом.

Дьёрдь и Аника были уже на полпути к университету, когда услышали выстрелы. Они взялись за руки и побежали к Музеум-бульвару. Улицы, мощенные булыжником, были запружены людьми — возбужденными, любопытствующими, напуганными.

Когда они вдвоем добрались до Музеум-бульвара, в воздухе все еще висели клубы слезоточивого газа. Аника достала носовой платок и прижала его к лицу. У Дьёрдя защипало в глазах, словно от ожога. Какая-то истеричная молодая девица пронзительно вопила, что агенты тайной полиции устроили резню среди беззащитных людей.

— Мы должны убить всех этих негодяев! — рыдала она.

— Ни малейшего шанса, — шепнул Анике Дьёрдь. — Поверю в это, лишь когда увижу хоть одного мертвого агента.

Он взял свою девушку за руку, и они снова побежали.

Не успели они добежать до следующего квартала, как остановились, охваченные ужасом. Над их головами, привязанное за ноги к фонарному столбу, висело истерзанное тело офицера тайной полиции. Дьёрдю стало дурно.

— Дьюри, — сказала Аника, дрожа, — мы же знаем, что они творили со своими пленниками.

На следующем углу они увидели трупы еще двух агентов тайной полиции.

— Господи, — взмолилась Аника, — я больше этого не вынесу.

— Пойдем, я провожу тебя домой.

— Ну, хулиган, тебя еще не арестовали, как я погляжу.

Было около пяти утра. Иштван Колошди сидел, прильнув к радио, — он выглядел изможденным и нервно курил. Марика бросилась на шею брату.

— Дьюри, ходят такие ужасные слухи. Я так боялась, как бы с тобой что-нибудь не случилось.

— Зачем тебе слухи, Марика, — вмешался глава семьи. — В новостях только что сообщили всю правду.

— В самом деле? — спокойно произнес Дьёрдь. — И какова же версия «Радио Будапешта» о сегодняшних событиях?

— Произошел небольшой фашистский мятеж, который полиция сурово пресекла, — сказал Иштван Колошди. — А где ты был весь вечер?

Дьёрдь сел в кресло напротив отца, наклонился вперед и сказал с улыбкой:

— Слушал Имре Надя.

— Ты сумасшедший. Надь — это ничтожество.

— Попробуй сказать это тем тысячам людей, которые приветствовали его на площади перед Парламентом. И мы собираемся вернуть его и поставить во главе партии.

— А я собираюсь вернуть волосы на свою лысину. Вы все — кучка безмозглых идиотов.

— Ты говоришь как настоящий социалист, — сказал Дьёрдь, выходя из комнаты. — Пойду спать. Даже сумасшедшим нужен отдых.

Спустя примерно три часа сестра разбудила его.

— Проснись, Дьюри. Надя назначили премьером! Только что передали в новостях.

Дьёрдь заставил свое измученное тело подняться с постели. Он должен увидеть лицо отца. Застегивая на ходу рубашку, он побрел в гостиную. Старик, казалось, прилип к радиоприемнику, вокруг все было заставлено пепельницами, до краев наполненными окурками.

Когда Марика передала Дьёрдю чашку с черным кофе, он спросил отца:

— Ну и?

Глава семьи поднял на него глаза и ответил без тени иронии:

— Ты никогда не слышал от меня ни слова против Имре Надя. В любом случае, он должен будет получить благословение Москвы, ведь он попросил помощи у советских войск.

— На сей раз ты размечтался, отец.

А потом повернулся к сестре и сказал:

— Если позвонит Аника, скажи ей, что я ушел в университет.

Он закинул куртку через плечо и поспешил из дома.

В последующие годы Дьёрдь, вспоминая эту минуту, задавался вопросом: ну почему он так сухо простился тогда? Нет, не с отцом. Ведь старик разозлил его своим бесстыжим лицемерием. Но неужели сестре Марике нельзя было сказать что-нибудь ласковое на прощание?

Конечно, в то холодное октябрьское утро 1956 года он и представить себе не мог, что вскоре окажется за тысячи километров от дома, но все равно — легче от этого ему не становилось.

На университет обрушилась лавина слухов. После каждого выпуска новостей люди носились по зданию, оповещая всех, словно городские глашатаи. Уставшие студенты очень обрадовались, услышав о том, что сказал президент Эйзенхауэр: «Сердцем Америка вместе с народом Венгрии». Все шептали друг другу: «Весь мир следит за тем, что происходит!»