Эрик Сигал - Однокурсники

— А я все равно горжусь этим, — стояла она на своем.

— Хорошо. — Он улыбнулся. — Тогда, может, ты поедешь в Америку и будешь выступать вместо меня.

Джейсон прилетел в Нью-Йорк в конце мая. Впервые за последние почти десять лет он ступил на американскую землю. И ему было хорошо. По крайней мере, сейчас. Он вернулся в страну, где родился, в то место, по которому безумно скучал иногда. Но здесь еще и дом его родителей — на расстоянии звонка всего за десять центов.

Все несколько дней перед отъездом они с Евой мучительно думали о том, как ему вести себя с родителями и что делать, но так и не пришли к единому мнению. Она считала, что он должен поехать на Лонг-Айленд и увидеться с ними. Ведь только так, лицом к лицу, можно сразу все решить. Они посмотрят ему в глаза и все поймут. И все изменится.

Но ей легко говорить, а ему это сделать гораздо труднее. Он знает, что причинил родителям боль. И не важно, прав он был тогда или нет, все равно чувство вины не давало ему покоя.

И все же один разговор с Евой не выходил у него из головы.

— Пока ты не помиришься с родителями, так и будешь мучиться в душе. Все равно тебе придется сделать этот шаг, в противном случае ты никогда не повзрослеешь.

— Но мне уже почти сорок, — возразил он.

— Тем более пора уже опериться и стать взрослым.

Джейсон полдня просидел в своем гостиничном номере, но так и не решился снять телефонную трубку. Вместо этого он надел недавно купленный светлый костюм и вышел прогуляться. Он внушал себе, будто идет легким шагом по 5-й авеню только для того, чтобы поглазеть на витрины магазинов, в которых выставлена вся та роскошь, которая не по карману ни одному израильтянину. Однако, дойдя до 44-й улицы, он понял, почему его с такой силой тянуло сюда: здесь был Гарвард-клуб.

Джейсон годами не платил членских взносов, но его все же пропустили внутрь, когда он наплел, будто встречается с Эндрю Элиотом наверху в спортивном зале.

Он поднялся на лифте на пятый этаж и проверил по записи в журнале, кто сегодня вечером играет в сквош на корте. Так и есть, напротив строчки «семнадцать ноль-ноль» стоит фамилия «Э. Элиот, выпуск 1958 г.».

Он взглянул на свои часы — осталось ждать всего двадцать минут.

Эндрю не мог поверить своим глазам. Он пришел в восторг.

— Господи, Гилберт! Ты совсем не изменился. Я хочу сказать, мы тут все и полысели, и раздобрели, а ты выглядишь как чертов первокурсник. В чем твой секрет?

— А ты попробуй послужи на действительной военной службе десять лет, Элиот.

— Нет уж, благодарю покорно. Лучше останусь толстым — целее буду. Хочешь поиграть немного в сквош? Можешь взять мой корт и моего соперника в придачу — правда, он всего лишь биржевой маклер с излишним весом.

— Спасибо. Я бы с удовольствием — если достанешь мне какую-нибудь форму.

— Какие проблемы, старик, — весело ответил Эндрю. — А потом, может, поужинаем вместе?

— А разве дома тебя не ждет жена? — поинтересовался Джейсон.

— Нет, не ждет. Но не будем об этом.

2 июня 1973 года

Как здорово было увидеться с Джейсоном Гилбертом после стольких лет разлуки! Но в то же время эта встреча меня смутила.

С одной стороны, внешне наш парень почти не изменился. Он по-прежнему выглядит двадцатилетним спортсменом — рядом с ним я острее, чем обычно, почувствовал, что совсем превратился в старый тюфяк.

И все же он стал совершенно другим человеком. Пытаюсь подобрать для него подходящее определение, но единственное прилагательное, которое приходит на ум, это «печальный». И хотя он явно счастлив в браке и обожает своих детей, но у него, похоже, пропал вкус к жизни, который был присущ ему в прежние времена. Конечно, он улыбался все время, пока мы вспоминали наши шальные выходки в студенческие годы. Но ни разу не засмеялся. И как мне кажется, теперь ничто не способно его рассмешить.

Разумеется, я представляю себе, как много он пережил за эти несколько лет такого, о чем ему сейчас не хочется вспоминать. В самом деле, будешь печальным после того, как убили твою невесту, а ты побывал в самой гуще военных действий. Но мне показалось, будто его гложет что-то еще, помимо этого, и я решил докопаться и понять. И тут, в какой-то момент, он сказал: «Энди, я не знаю, что мне делать».

Это меня просто потрясло, ибо я всегда считал: если на всем нашем курсе и есть человек, который знает, что ему делать, то это Джейсон. Ведь он всегда был таким целеустремленным, готовым пожертвовать кучей сверкающих наград, собранных им на своем пути, — лишь бы только его допустили к участию в Американских крысиных бегах. В сущности, он был лучшей крысой из всей нашей треклятой стаи.