Эрик Сигал - Однокурсники

В считанные часы после того, как Теду Ламбросу отказали в продлении контракта в Гарвардском университете, на него обрушился шквал звонков из всех наиболее важных университетских центров Соединенных Штатов Америки. Некоторые коллеги звонили, чтобы просто посочувствовать и выразить свое соболезнование. Кто-то спрашивал, неужели это правда, подразумевая, что если даже Теда Ламброса прокатили, то чего же остальным ожидать от Гарварда. Но наверное, самые неожиданные звонки были от тех, кто делал вид, будто знает, в чем секрет того рокового голосования.

Когда Тед и Сара вернулись к себе от Уитменов, настроение у него уже было другим: угнетенное состояние сменилось чем-то вроде посмертной эйфории. Им овладело парадоксальное ощущение «парения» над разочарованием.

Уолт Хьюлет из Техасского университета позвонил, чтобы донести до него неофициальную информацию:

— Тедди, я знаю, кто тебя зарубил: это ваши ребята, «гробологи».

Так Уолт называл археологов, которые, как он считал, только и делают, что копаются в гробах, оставшихся от древних цивилизаций.

— С чего ты это взял, Уолт?

— Послушай, эти парни испытывают патологическую ненависть ко всему, что написано в книгах. Они доверяют только порнографическим каракулям, нацарапанным на римских писсуарах. Значит, ты собираешься ехать в Беркли, да?

Теда словно оглушили. Он и не подозревал, что в мире классической филологии все всё знают.

— Не уверен, — уклончиво ответил он.

Благодаря сегодняшнему опыту он многое узнал о законах, царящих в академических джунглях.

— Знаешь, Уолтер, дружище, я очень тронут, что ты позвонил. Но сейчас время уже за полночь, а то, что контракт не продлили, не означает, будто я могу не идти завтра читать лекцию в девять утра.

Он повесил трубку и посмотрел на Сару, на которую к этому времени тоже напал смех.

— Это похоже на фарс, Тед. Надо снять трубку с телефона и идти спать.

В эту минуту снова раздался телефонный звонок.

Это был Билл Фостер из Беркли.

Уставший и полупьяный, Тед не очень-то был расположен разговаривать среди ночи. Но Билл не стал его утруждать, поскольку взял весь разговор на себя.

— Послушай, Тед, знаю, у вас там уже поздно, поэтому буду краток. Мы действительно хотим, чтобы ты у нас работал, и с нетерпением ждем письма с твоим согласием, чтобы включить тебя в список преподавателей для нашего рекламного справочника.

— Спасибо, Билл, — ответил Тед, стараясь изо всех сил, чтобы голос его звучал трезво и искренне.

И то и другое далось ему с трудом.

Завтра Теду предстояло пережить самый мучительный день в своей жизни. И не только потому, что он страдал от похмелья. Ему надо было каким-то образом собраться с духом и войти в здание Бойлстон-холла. Дойти до деканата классического отделения. Пожелать доброго утра секретарше, словно ничего не произошло.

И что того хуже — надо было встречаться лицом к лицу со своими старшими коллегами и обмениваться любезностями, подавляя свое любопытство и дикую злость, распиравшие его изнутри.

Когда он оказался на территории Гарвардского двора и проходил мимо памятника Джону Гарварду, то испугался, вдруг он сейчас встретит Джона Финли и его кумир будет ругать своего ученика за то, что он стал «неудачником».

Но Тед понимал, что ему необходимо вытерпеть все, чтобы вернуться в нормальное состояние. И он не мог сидеть и дуться, как Ахиллес в своем шатре. Конечно нет, тем более что отныне он перестал быть великим героем — по крайней мере, в глазах всего Гарварда. Его забаллотировали. Отказались принять в клуб.

С девяти до десяти утра он, двигаясь как во сне, провел занятие по греческому языку для начинающих. Затем отправился в деканат за почтой, умышленно стараясь сохранить охватившее его состояние оцепенения.

Ему повезло — в деканате никого из коллег не оказалось, и все, что от него потребовалось, это обменяться ничего не значащими приветствиями с секретаршей. Тед пришел в восхищение от ее способностей не выдавать своей осведомленности — а ведь она действительно все знала о вчерашнем событии. Он мысленно пошутил, мол, это качество роднит факультетских секретарш с сотрудниками похоронных бюро. И тем и другим нужно обладать способностью сохранять приветливое выражение лица, находясь в самом эпицентре несчастья.

Однако, идя на лекцию, которая начиналась в одиннадцать, он почувствовал, как в нем снова взыграл адреналин. «Какого черта, — подумал он. — Я не собираюсь запарывать лекцию перед своими студентами только потому, что какие-то мерзавцы дали мне пинка под зад».