Створ за створом берега тянутся сплошь крутые, еловые. Ни полянки, ни бровки. Давно пора вставать на ночлег, а мы все плывем. Наконец Борман приметил какую-то луговину. Мы причаливаем, все вылезают посмотреть. Отцы долго ходят взад-вперед, топчутся, озираются, пинают кусты и орут. Наконец возвращаются обратно.
– А, пес с вами! – в сердцах говорит Борман. – Не хотите – как хотите! Ща, блин, там для вас за поворотом терем отгрохали!…
Плывем дальше. Поворот за поворотом, створ за створом, плес за плесом. Одни еловые кручи и скалы. Постепенно темнеет. Еловые штыки, вырастая, загораживают солнце. Последние отсветы, как перелетные птицы, утягиваются за теплом. Мрачно зажигается ночная гладь. Бледные утесы походят на айсберги. Дикая, голая луна зависает в зените. Ее зеленый огонь фантастически очерчивает контуры плывущих облачных разводьев, и прямо над нами шевелится уродливый, светящийся, кривой узор. Стужа поднимается от воды, леденя душу. Борман ругается:
– Ползи теперь, Градус, раком по берегу, в одной руке – спичка, в другой – лупа, ищи, блин, место удобное! Ты ведь лучше всех все знаешь, все умеешь! Герой! Воевода! Если бы ты первый увидел ту полянку, так, блин, трусы бы порвал, лишь бы мы на ней заночевали! А раз я ее увидел, так не поляна, а дерьмо! Выпендриваешься тут, неизвестно перед кем…
Услышав это «неизвестно перед кем», Люська возмущенно фыркает.
– А вы все тоже!… – распаляется Люськиным фырканьем Борман. – Сами меня командиром выбрали, так хрена ли Градусу в гудок глядите? «Поплыли дальше, найдем получше!…» Вот и плывем! Ищем!
Промерзший, продрогший Градусов стучит зубами и не отвечает.
По берегам ни зги не видно. Что там – поляна? Круча? Косогор? Сплошная черная масса, глухо гудящая в ночи. Мы плывем, плывем, плывем…
– Вроде дом впереди… – неуверенно говорит зоркий Чебыкин.
– Может, деревня Межень? – робко предполагает Тютин.
– Слишком рано, – говорю я. – Перед Меженью Долгановский порог, а мы его не проплывали. Наверное, это нежилая деревня Рассоха, как на карте написано. Я думал, что там ничего нет, как в Урёме, а оказывается, еще дома стоят…
– Не дома, а один дом, – поправляет Чебыкин.
Вскоре я различаю безглазое, смутно белеющее строение.
– Причаливаем, – солидно распоряжается Борман.
На отлогом берегу, террасами уходящем от реки, мы быстро разбиваем лагерь. Кроме этого белого дома в деревне Рассоха не видно ничего – ни других домов, ни дорог, ни столбов, ни тем более огней. Мы как попало разбрасываем вещи, второпях ставим палатку. Чебыкин приволакивает ворох досок и разжигает костер.
– Тютин, иди еще дров нарви, – говорит Чебыкин, вешая котлы. – Там по берегу досок до фига валяется.
– Я боюсь один в темноту, – хнычет Тютин.
– Сейчас как дам в репу, – предупреждает Чебыкин.
Тютин, вздыхая, уходит. Все толпятся у огня. Из тьмы появляется трясущийся от озноба Градусов с двумя большими бревнами.
– Больной таскает, а здоровые, блин, стоят как пни, – ворчит он, бросая бревна перед костром и усаживаясь. Все тоже садятся.
– Ты простыл, да? – участливо спрашивает Градусова Люська. – Дай я рядом с тобой сяду…
– А нет, не простыл, изжарился под дождем! – злобствует Градусов.
Люська заботливо кладет ладонь ему на лоб.
– Горячий! – с ужасом говорит она. – Таблетку надо!
Градусов с грохотом шмыгает носом. Маша идет за таблеткой.
– Ты же утром искупался, – сюсюкает с Градусовым Люська. – Зачем же в грозу под тент не залез?
Градусов молчит – скорбно и гордо.
– У тебя одежда сухая есть? – допытывается Люська, щупая его плечи и коленки. – Дать тебе мой свитер?
– Вот такой, да? – Градусов двумя щепотями оттягивает грудь на своей тельняшке. – Не надо!
Борман, видя все это, мрачнеет на глазах.
– А-а, давайте водки выпьем! – отчаянно предлагает он.
Никто не отзывается. Борман угрюмо глядит в костер.
– Ну и хрен с вами со всеми! – вдруг в отчаянии говорит он, швыряет тарелку, которую приготовил под суп, и уходит в палатку.
– Люська, ты – переходящее красное знамя, – говорю я.
– Где? – удивляется Люська.
Маша и Овечкин усмехаются. Градусов скрежещет зубами.
– Географ, я тебя задушу ночью, – предупреждает он. – Н-на фиг!
На старых досках суп сварился необыкновенно быстро. Чебыкин разлил всем по тарелкам, Тютину – в тарелку Бормана, а котел сразу залил водой и повесил греться, чтобы отмыть.
Пьем чай. На заварку не поскупились. Чай ядреный, духовитый.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу