Грация Деледда - Свирель в лесу

— Ну, ступай, ступай.

И Пино ушел с пустой головой и пустым желудком. По рассеянности он захватил с собой прутик и, пока шел вдоль дамбы, все еще видел перед собой уток, которые норовили разбежаться. Он размахивал прутом, рассекая тишину розовых сумерек.

Но голод, как известно, обостряет ум, и в голов; Пино пришла мысль, которая приободрила его.

«Если я скажу, что со мной плохо обращались, мне и от мамы еще попадет, — подумал он. — Я уже слышу, как она кричит: «Сам виноват, ничего не умеешь делать!» Она всегда так говорит, я знаю. А если я, наоборот...»

И он припустился бежать. Вот он, славный запах его родного дома. Запах навоза, грязных ребятишек, скошенной травы, подгоревшего молока. Запах живых людей. Мама уже приготовила поленту, опрокинула ее на доску, и даже полная луна, которая заглядывает в распахнутое окно с зеленоватого неба, не так красива, как это золотистое дымящееся полушарие, лежащее па столе.

— А-а, Пинетто, как дела?

Он стоял перед мамой, как давеча стоял перед Мартой Билси, но сейчас при свете луны глаза его блестели, как у кота, поймавшего мышь.

— Хорошо, а то как же? Билси, наверно, возьмут меня к себе вместо сына, — сказал он с хорошо разыгранной небрежностью.

И ему достался самый первый ломоть поленты с кусочком масла, который таял наверху, как тает облачко в румяном утреннем небе.

Лекарство от любви

(Перевод В. Торпаковой)

С приездом нового врача в местечке распространился слух о том, что он сторонник необычайно смелых научных теорий. Некоторые из них он намеревался сразу же применить на практике, и прежде всего теорию любви американского доктора Бетмана.

Любовь, по теории Бетмана, — это болезнь, такая же, как и любая другая. В самом деле, в ней можно выделить несколько стадий: инкубационный период, период нарастания, период кризиса и спада. Если ее не вылечить вовремя, болезнь эта становится хронической, принимает тяжелые формы навязчивой идеи или мании и может привести к самым пагубным последствиям.

Известно, что на человеческом черепе можно различить множество шишек, которые несут в себе признаки различных наклонностей. В одной из этих шишек таится доминирующая идея, или тенденция. Это может быть честолюбие, фанатизм, преступность; у женщин это неизменно любовь, да и у мужчин часто тоже. И вот когда идея перерастает в душевную болезнь, то достаточно простого хирургического вмешательства, чтобы излечить ее.

Однажды вечером после ужина об этом шел разговор в доме местного священника. Подвыпившие гости сидели за столом, уставленным яствами, и от души веселились, дополняя эти новомодные теории собственными, порой непристойными комментариями. Время от времени некоторые из пирующих исчезали, ибо ощущали потребность прогуляться до ближайшего виноградника, чтобы вернуть ему часть выпитого вина.

Виноградник был в цвету. Еле уловимый аромат разливался в голубом ночном воздухе и, казалось, смешивался с лунным светом.

Настала минута, когда и сестре священника тоже захотелось удалиться от веселого общества в виноградник. Она вдоволь посмеялась в этот вечер, может быть, даже слишком много посмеялась, и теперь чувствовала легкую дурноту, словно пила наравне с братом и его компанией.

По правде сказать, она тоже не отказалась от своей доли ламбруско. Да и отчего не выпить после доброго ужина? Ну а если говорить о еде, то тут уж нечего скрывать: поужинали все весьма плотно.

Женщина испытывала то раздражение и ту мучительную тоску, которую, очевидно, испытывает волк, когда, сожрав ягненка, бегает с раздутым брюхом по лесу и ищет источник, чтобы утолить жажду.

Где же этот источник? Женщина ощущала в воз­духе прохладу, льющуюся откуда-то сверху (так в осенние вечера в увитой лозами беседке пахнет спелым виноградом), и это еще больше усиливало ее жажду. Она подошла к забору и посмотрела на поля, седые от лунного света, тихие и безжизненные, как геометрические чертежи; кое-где на них поблескивали каналы, ко вода в них не годилась для питья. Горизонт был пустынен, и над всем этим пейзажем, однообразным и печальным, с материнской лаской склонялось бледное лицо луны.

Женщина повернула назад, увидела свою расплывшуюся тень на заросшей травой аллее и подумала, что вот такая она и есть на самом деле — нелепая и смешная, со всеми своими неясными тревогами и бессмысленными фантазиями. Ночью и на следующий день ее недомогание усилилось. Она была крепкой женщиной около сорока лет и ни разу в жизни не обращалась к доктору. Больше того, она с гордостью утверждала, что умеет лечить многие болезни, и всегда сама ухаживала за братом, который частенько страдал несварением желудка, и за старой служанкой, прожившей в их семье больше полувека. Но теперь это нервное возбуждение, бессонница, кошмары и, наконец, головокружение, начавшееся у нее как-то раз, когда она расчесывала свои длинные черные волосы, не на шутку ее встревожили. Что это? Начало критического возраста или симптомы склероза? Склерозом, этим терновым венцом, часто грозил священнику и всем его друзьям аптекарь, лечивший местных жителей, пока шел конкурс на замещение должности врача. Священник только посмеялся над этой угрозой и, желая показать свое полное к ней пренебрежение, предложил аптекарю брать с него пример в еде и возлияниях. Возникло своего рода соревнование в чревоугодии — занятие, казалось бы, невинное, но могущее в любой момент привести соревнующихся к печальному концу. Что касается женщины, то ее с той поры не покидало смутное чувство страха, и она решила поверить свои опасения служанке.