Грация Деледда - Свирель в лесу

— Вранье все это! — с сердцем сказал старый слуга, — ничего такого я не знаю. Знаю только, что госпожа моя ни на одного мужчину, кроме своего мужа, никогда и не взглянула.

— ...И будто тогда хозяин с целой процессией, с хоругвиями и крестом пошел просить святых снять с него заклятие. Но так как порчу наслал на него священник, то уж сделать ничего было нельзя. Так он и состарился, волочась за каждой юбкой, позабыв свою жену. Потому-то ей и пришлось утешаться на стороне.

— Уж лучше бы ты помолчал, змеиное твое жало! Ты ведь ешь их хлеб, — значит, нечего попусту языком болтать!

Но молодой слуга только злобно усмехнулся, и волчьи зубы его сверкнули на солнце, словно жемчужины.

В то время как под оранжево-голубым осенним небом пастухи гнали отары овец через зеленые и золотые пастбища, хозяин лежал на деревянной кровати, у изголовья которой на столике стояла бутылка вина, и думал о своих жеребятах, а хозяйка работала вместе со служанками. Мужчин в доме не осталось: нагрузив переметные сумы ячменными лепешками, они — кто верхом, кто пешком, кто в повозке — отправились одни в оливковые рощи, другие на поля — сеять хлеб.

Но хозяйство было большое, и служанкам, оставшимся дома, не приходилось сидеть без дела; одна сыпала мерками зерно в мельницу, другая разливала оливковое масло. Самая молодая из них — стройная и ловкая, с тонкой талией и крутыми бедрами — сновала босиком из кухни в спальню хозяина, поила, кормила его, развлекала деревенскими сплетнями.

Хозяйка поспевала всюду. Спокойная и неторопливая, она держала в руках, унизанных тяжелыми перстнями, веретено и крашеную кудель. Говорила она мало, бесстрастно. Ни веселья, ни грусти не слышалось в ее голосе. Посетителей она принимала в просторной кухне, словно в тронной зале. Время от времени она поднималась в комнату мужа и, не переставая сучить пряжу, советовалась с ним по поводу хозяйственных дел, брала из шкатулки деньги или, наоборот, клала их туда.

В этот день через деревню проходили крестьянки из Олиены. Они принесли на продажу молодое вино и бурдюках, виноградное сусло, грубое сукно. Аустина от­дала им ткать сученую пряжу и выменила у них кусок холста на вытканную ею самой переметную суму — на ее белом фоне, яркие, как на восточных тканях, красовались красно-зеленые фламинго среди черных пальм.

Священник, ежедневно навещавший больного, застал женщин во дворе и остановился с ними поболтать. Потом он поднялся к старику. Мало-помалу комната дядюшки Даниэля заполнялась людьми. Пришли старые друзья и просто знакомые, которые не забывали больного, ибо он был богат и в погребе его хранилось доброе вино. Среди посетителей в этот день были и двое незнакомцев, приехавших покупать лошадь, и с ними еще не старый мужчина, темноволосый, крепкий, молчаливый. Священник говорил о тетушке Аустине, цитируя Книгу притчей:

«Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов.

Уверено в ней сердце мужа, и он не останется без прибытка.

Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим.

Задумает она о поле — и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник.

Протягивает руки свои к прялке, и персты ее берутся за веретено.

Она делает себе ковры; виссон и пурпур одежды ее.

Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее».

Столпившись вокруг молодого священника, люди молча слушали. Из маленького окошка был виден зеленый холм в розоватой дымке заката, и оттуда вместе с воркованием голубей лился в комнату аромат дикого тимьяна.

Диэку Дилетала смотрел на больного и время от времени встряхивал головой, словно отгоняя назойливую муху. Так вот он, его старый соперник! Что толку было в заклятии? Ведь все равно он прожил счастливую жизнь, а теперь возлежит на своей постели, как одряхлевший король, могущественный и справедливый.

— О чем твои мысли, Диэку Дилета? — спросил старик, видя, что тот погружен в раздумье.

Диэку Дилетала поправил шапочку на темных волосах.

— Даниэль Цатри, вот эти люди хотели бы купить у тебя стригунка. Потолкуйте, Пожалуйста, обойдись с ними как с друзьями.

Старик лукаво улыбнулся.

— Ступайте к моей жене.

Трое мужчин спустились на кухню. Там, на широкой скамье, в окружении служанок, обдиравших пшеницу, восседала, словно на троне, Аустина.

— Аустина Цатри, эти люди хотели бы купить у тебя стригунка. Сколько ты за него хочешь?

— Сто скудо.

— Что ты, Аустина! Ведь это же не лошадь, а жеребенок!