Грация Деледда - Свирель в лесу

Из своего укромного влажного уголка фиалка видела скалы, деревья, лупу, синюю даль и силуэты других, еще более далеких гор. Луна спускалась прямо на эти горы. Вокруг стояла тишина, воздух был чист и свеж.

Необычайно ярко светили и переливались звезды: казалось, они глядят друг на друга, делясь радостью, недоступной обитателям земли. Фиалка ощущала в себе частицу этой радости: она трепетала на своем стебельке и не знала, отчего ей так хорошо. Она не знала, что это была радость, которая заставляет сверкать алмаз и блестеть воду в роднике: радость чистоты.

И счастье ее длилось долго, гораздо дольше, чем радость многих счастливых людей: оно длилось целый час.

Но внезапно фиалка увидела странную вещь, еще более удивительную, чем белые скалы, черные деревья и мерцающие звезды. Она увидела движущуюся тень. Фиалка думала, что в мире все недвижно или едва колышется, а эта тень двигалась. И вслед за изумлением фиалка почувствовала страх. Тень приближалась. Вырастая все больше и больше, она громоздилась на фоне синего неба между черными стволами деревьев и наконец стала такой большой, что заслонила собою горы и достала до самой луны.

Это был человек.

Время от времени человек останавливался и наклонялся, будто что-то разыскивал под деревьями. Подойдя к дубу, он нагнулся и начал рыться в куче прелых листьев, покрывавших землю. И только теперь маленький цветок понял: человек искал фиалку и нашел ее.

Прожив на свете всего один час, фиалка была уверена, что она уже видела все самое прекрасное и самое ужасное на свете... и потому смирилась с мыслью о смерти.

Человек вырвал цветок из земли, оставив на клубнях немного питавшей их почвы. И тут фиалка поняла, что черная тень это еще не смерть. Ей даже показалось, что жизнь ее сделалась ярче и светлее, хотя и перестала быть такой счастливой, как раньше.

Со всем своим семейством — листьями и еще не распустившимися сестричками — фиалка очутилась наверху, откуда лучше были видны небо и звезды. Покинув родной дуб, она отправилась в путь по горным тропинкам. Ей казалось, что она обладает могучей силой, позволяющей ей двигаться наравне с человеком, который нес ее в своей теплой ладони. И она ощутила живую признательность к тому, кто доставил ей такую радость.

Они подошли к подножью скалы, похожей на волка, и человек, согнувшись, проник в пещеру, которая и впрямь напоминала волчье чрево. Мрачная, грязная, темная, она была полна дыма. Положив фиалку на выступ скалы, человек нагнулся, чтобы разжечь огонь. И тут цветок, уже совсем было отчаявшийся, увидел еще одну удивительную вещь. Он увидел, как черный ствол дуба обернулся огнем и из его веток стали вырываться языки пламени, похожие на большие золотые листья, трепетавшие от горячего ветра.

Человек растянулся у огня, и цветок увидел, как он уснул, а затем услышал, как он разговаривает во сне. Голос человека был для цветка новым откровением. Вдруг снаружи раздался свист, залаяла собака, и спящий поднял голову.

В пещеру вошел еще один человек: это был стройный юноша в одежде из красного сукна и черной колеи: в его загорелом лице с голубыми глазами и рыжеватой бородкой сквозило что-то кроткое и в то лее время дикое.

— Слушай, приятель, — сразу заговорил он. — Думаю, что сегодня ночью мы сцапаем этого лиса.

Старик вопросительно посмотрел на него.

— Я видел следы, — объяснил юноша.

Потом они замолчали, старик поднялся. Оба долго прислушивались. Время шло, а тишина снаружи оставалась все такой же напряженной и глубокой. На минуту в отверстие пещеры заглянула луна, похожая на бледное лицо с любопытными серыми глазами. Потом луна исчезла, и снаружи снова воцарились белые сумерки снежной ночи.

— Нет, сегодня он уже не явится, — сказал старик. — Мне надо идти! Как здоровье маленькой хозяйки?

— Плохо! Верно, умрет этой ночью.

— Что ж ты мне сразу не сказал? Надо идти! Я дол­жен отнести ей цветок.

— Какой цветок?

— Альпийскую фиалку. Вчера в бреду она только о ней и говорила. Ей казалось, что она вышивает облачение и для узора ей нужен этот цветок. Вот я и хочу ее порадовать. Пойду.

— Ах, так, значит, облачение! — криво усмехнулся юноша. — Слышите? — прошептал он вдруг, поднимая голову.

Где-то залаяла собака, издалека ей вторила другая. Пастухи выскочили из пещеры: послышался свист, брань, крики еще более хриплые и яростные, чем собачий лай. Пламя костра перестало дрожать, словно прислушиваясь к шуму, фиалка боязливо жалась к своим ухнувшим сестричкам.