Михаил Елизаров - Pasternak

Дедушка шел, уверенно раздвигая руками ветки.

— Редко, чтобы те, кто сочиняют, хоть раз про труп не написали. А кто лучше напишет, того книжные умники духовным называют, потому что после смерти такой стих душу заменяет, и пока он существует на бумаге, труп им живет. Это называется творческим бессмертием, но если точно говорить, это — несмертие, и не человека вовсе, а трупа. Почти от всех поэтов трупы остались, стихом одушевленные. Они при жизни умереть боялись и наделали себе таких запасных душ, вроде электрических батареек, а сами того не знают, что они к ним уже никакого отношения не имеют… И что еще опасно, человек, который помногу их стихи читает, мертвой природы набирается и сам начинает жить трупным стихом. Тут самое страшное происходит.

— Это что?

— Однажды душа, та самая, что из рая глядится, в отражении своем труп видит. Сам представь, подходишь ты к зеркалу, смотришь и вместо привычного лица своего видишь сгнившую харю с клыками — и это ты! Плохо, если душа отражения своего бояться начнет, но еще хуже, если поверит, что она и есть труп и полюбит его в себе. Так появляется труп, настоящей душой одушевленный. Правда, с того момента она уже не в раю, а в другом месте.

— В аду?

— В черном ирие. Можно сказать, что это место — ад, но душа там не мучается, а на себя в трупе смотрится.

— И что же делать? — растерянно спросил Василек.

— С душой уже ничего не сделаешь. Может, книги с трупными стихами сжигать, все до единой — не знаю. Но в любом случае трупы надо гнать из яви.

— Откуда?

— Из мира живых. Мы с тобой, к примеру, в яви живем, а мертвецы в нави. Она, навь эта, от яви ничем не отличается. Это как заходят два человека в одну и ту же комнату, для одного она — явь, для другого — навь. А эти одушевленные трупы в яви поселяются… Зла от них много.

Дедушка остановился возле уходящего вниз склона.

— Смотри. Как я и говорил.

Василек опустил взгляд. И действительно… Еще вечером человеческий остов лежал, а теперь будто насквозь прогоревший пень — труха одна. Василек радостно посмотрел на дедушку. Тот ответил внуку широкой белозубой улыбкой.

Тряпка выписывала мыльные спирали на лобовом стекле черного «Вранглера». Мойщик окунул в стоящее рядом пластмассовое ведерко тряпку и, не выжимая, расплющил ее на стекле. Вода, смешавшись с мылом, быстро стекла вниз грязно-белыми соплями. Показалось лицо сидящего внутри машины человека.

Мойщик принялся судорожно промакивать серую пену выхваченным из кармана носовым платком. Осторожно глянул через открытую дверь джипа. Хозяин по-прежнему дремал, выставив на асфальт тяжелую ногу в солдатском ботинке. Даже во сне его лицо сохраняло грозное выражение. Мойщик подумал, что в более гуманном мимическом варианте оно вполне могло бы принадлежать такому тридцатилетнему кандидату наук, бородачу геологу, у костра исполняющему под гитару про «солнышко лесное».

Громоздкий кулак покоился на руле. Костяшки указательного и среднего пальцев напомнили мойщику грецкие орехи. Только те, которые не стоит раскалывать, потому что они сами что угодно расколют.

Мыльная змейка вплотную подобралась к ботинку. Опустившись на корточки, мойщик вытер и ее, чуть коснувшись подошвы.

— Ты мне еще и обувь почистить собрался? — прозвучало сверху.

Мойщик вздрогнул, стукнулся затылком о дверцу, отполз:

— Почему бы и нет, вы у нас постоянный клиент, — натянуто засмеялся, — сервис!

Мужчина поднялся. Черные галифе подпоясывал советский армейский ремень со звездой на пряжке. На рукаве серого пуловера под надписью «Bundeswehr» раскинул символические, распоротые на ленты крылья черный орел.

— Даю тебе еще две минуты, — мужчина быстрым взглядом окинул работу. — А то ни хрена чаевых не получишь. А по шее как раз получишь, — он улыбнулся.

Простенько, как будильник, в кармане галифе зазвонил мобильный. Мужчина выслушал, ограничившись коротким ответом: «Через полчаса». — И мобильник снова исчез в кармане.

— А отчего вы поприкольнее звонок не поставите? — спросил, набравшись смелости мойщик. — Не «Турецкий марш», конечно, а что-нибудь современное…

— Звонок в телефоне должен быть похож на звонок, а не на электронную шарманку. И ты много болтаешь…

Мойщик спохватился, прыснул из пластиковой бутылки моющим средством на стекло — от усердия оно тонко повизгивало под тряпкой, — через минуту отпрянул, проверяя его на прозрачность.