Фабио Джеда - И в море водятся крокодилы

Суфи оставалось лишь закрыть глаза и встать на колени в молитве — настолько он был спокоен и молчалив. От дыма и темноты я плохо соображал и безуспешно пытался прикинуть, где нас могут провести, потому что контрабандисты известны своим коварством, но ведь, по сути, больше денег у нас все равно нет, а ему нужно заплатить белуджам, а потом иранцам, чтобы они разрешили нам пересечь границу, и это самая большая статья расходов. Получается, он прав: мы ж ему не родственники, зачем ему терять деньги, перевозя нас? К тому же я представился другом Рахима, а он не абы кто, и это-то меня успокаивало больше всего.

В общем, мы с Суфи сказали, что мы согласны.

— Завтра утром в восемь приходите сюда, — сказал он. — Хода негахдар.

Восемь утра. Дверь заведения. Но ни у меня, ни у Суфи часов нет, более того, ни у меня, ни у Суфи никогда, повторяю, никогда в жизни часов не было. В Наве, чтобы узнать время, я шагами измерял тень, а когда было пасмурно, пытался угадать. В моем селении меня будил крик муэдзина и кукареканье петухов, а в Кветте — шум города в начале рабочего дня. Вот именно поэтому мы с Суфи той ночью решили вообще не ложиться спать.

Мы гуляли. Прощались с городом.

Утром перевозчик отвел нас в какое-то место, недалеко, минут двадцать пешком, где мы сидели до полудня и смогли поесть йогурта и огурцов: наш последний обед в Пакистане я запомнил во всех подробностях. А потом мы тронулись в путь.

Сначала мы ехали на рейсовом автобусе до границы, одном из тех автобусов, где можно с удобством сидеть, и ехали не как беженцы, спрятавшись под сиденьями, а как важные персоны — по билетам. Мы были на седьмом небе от счастья. Представить себе не могли, что наше путешествие в Иран будет таким комфортным; впрочем, на самом деле оно оказалось совсем другим, но на начало грех было жаловаться — началось все просто великолепно.

На границе мы присоединились к другой группе людей. Теперь нас стало семнадцать. Мы сели в фургон «тойота» с открытым кузовом: впереди было четыре места, занятых перевозчиком и его товарищами, а сзади набились мы, плотно, как сельди в бочке. С нами в кузове ехал и один бородач, которого тоже собирались провезти через границу, толстый и взъерошенный; я ему, видимо, сразу не понравился, хоть ничего плохого я ему не сделал, и он всю дорогу пытался выбросить меня на дорогу, все время пихая меня коленом и делая вид, будто ничего не происходит, так что в какой-то момент я вынужден был сказать ему: «Прекрати, прекрати сейчас же» — но это было все равно, что разговаривать со стеной, притом что мотор громко ревел, а колеса гремели. «Тойота» карабкалась по дорогам, проложенным по краю пропасти, и я вполне мог вывалиться и без всяких тычков. Я начал просить бородача утихомириться, говорил, что я не сделал ему ничего плохого. Суфи тоже не знал, что делать, он хотел мне помочь, но как? В этот момент не говоря ни слова с места поднялся другой мужчина, вероятно, таджик, поднялся спокойно, как будто решил попить воды, и заехал кулаком в лицо бородачу, приказав оставить меня в покое и объяснив, что я не сделал никому ничего плохого и что мы оба по своей воле отправились в это путешествие и нет никакой причины мешать друг другу.

И тогда тот тип успокоился.

После многих часов дороги мы наконец приехали, и нам разрешили выйти из машины. Я не смог бы определить, где мы очутились: остановились мы среди сухих, голых, выжженных солнцем гор. Было темно, ни лучика света, даже луна спряталась. Перевозчики спрятали нас в пещере, потому что по правилам можно привозить в город не больше пяти человек.

Когда очередь дошла до нас с Суфи, перевозчики посадили Суфи назад, а меня вперед, на место пассажира рядом с водителем. Сказали, что я должен пригнуться. Вперед сели еще два человека, поэтому этот кусок пути до города — а я так надеялся посмотреть в окна — я проделал в ногах у двух других пассажиров, подошвы их башмаков стояли у меня на спине.

Город, в который мы прибыли, назывался Керман.

Двухэтажный дом. Двор с растениями и невысокой каменной оградой, отделяющей его от улицы; в бузуль-бази или футбол, разумеется, не поиграешь. На втором этаже туалет, душ и две просторные комнаты с подушками, коврами, большим количеством окон, но все затемненные. То же самое на первом этаже. За исключением туалета: он снаружи, во дворе, спрятался под кипарисом. В общем, красивый дом, дом в Кермане.

Там были не только мы с нашим личным перевозчиком, но и другие группы людей, прибывших неизвестно откуда, такие же беженцы, как и мы. Кто спал, кто ел, кто тихонько переговаривался; кто-то подстригал ногти; какой-то мужчина успокаивал ребенка, который лежал в уголке на земле и отчаянно ревел; наш перевозчик, сидя за столом, чистил длинный нож; многие курили, и кольца дыма заполняли комнату. Ни одной женщины. Мы с Суфи присели к стене, чтобы отдохнуть. Нам принесли поесть: рис с жареной курицей. Очень вкусный рис, и жареная курица тоже. И, должно быть, оттого факта, что мы все еще живы, что мы в Иране в этом замечательном доме, и от этого такого вкусного риса и жареной курицы, в общем, из-за всех этих волнений и переживаний меня стало колотить.