Джудит Леннокс - Зимний дом

— Ты испачкаешься.

Фрэнсис сделал большие глаза, затем чиркнул спичкой и осмотрел себя.

— Робин, я устроился на работу. Секретарем к Тео, он сломал себе руку.

— Но я думала… Я думала, что вы с Тео разругались.

Фрэнсис нахмурился.

— Робин, мне нужна работа. В наши дни это непросто. Особенно для таких людей, как я. Я могу немного писать, немного играть и много болтать. У меня правильное произношение, но не слишком правильное происхождение… Понимаешь, Тео знает людей. Это дорогого стоит.

Она промолчала. Фрэнсис добавил:

— Это только на пару месяцев. Но я должен играть роль. — В голосе Гиффорда слышались гордость и насмешка. Он поднес спичку к фитилю колонки и немного подождал. — Кажется, загорелось.

Она вытерла глаза рукавом. Фрэнсис повернулся к ней и сказал:

— Ты нужна мне, Робин. Я сказал неправду. В отличие от остальных, ты всегда знаешь, куда идешь. Когда ты рядом, жизнь не кажется мне неразрешимой загадкой. Я обожаю тебя. Сама знаешь.

Он все еще не сказал то, что она хотела услышать. Робин презирала себя за то, что нуждалась в этих трех коротких словах из грошовых романов. Хотя прекрасно понимала, чего стоило Фрэнсису признание в том, что ему кто-то нужен. И знала, что должна отплатить ему той же монетой.

— Я тебе не мать, Фрэнсис. И не сестра. Я не уверена, что снова смогу стать твоим другом.

«Я слишком глубоко увязла», — думала она. Даже сейчас, ненавидя Фрэнсиса за небрежность, с которой он относился к ее чувствам, Робин остро ощущала его физическое присутствие. Девушку пугало, что она все еще желает его. Унизительно знать, что, видя, как он танцует с другой женщиной, она испытывает не только ревность, но и желание.

— Я хотел предупредить, что на пару месяцев уплываю в Америку, — сказал Гиффорд. — Типу, у которого я работаю, нравится зимовать во Флориде. Наверно, там действительно неплохо. Прогулки по океану, роскошные пляжи…

Когда Фрэнсис посмотрел на нее, Робин увидела в его глазах оптимизм, смешанный с тревогой.

— Я согласился на эту работу только из-за тебя, Робин. Хотел доказать, что я на что-то способен. Знаю, ты стоишь дюжины таких, как я, но обещаю тебе, что переменюсь. Я собираюсь стать другим человеком. Увидимся после моего возвращения. Когда-то ты сказала, что согласна терпеть меня. Пожалуйста, помни об этом. Клянусь, теперь все будет по-другому. Я больше никогда не обижу тебя. Давай сделаем еще одну попытку. Согласна?

Робин отвела глаза и промолчала. Она услышала, как Фрэнсис вышел из комнаты. Затем хлопнула входная дверь, и все стихло.

Первые дни Джо спал у приятеля на диване или на полу — в зависимости от того, что было свободно. Но его друзья было одновременно и друзьями Фрэнсиса, а потому задавали множество неприятных вопросов. Когда его небогатая казна иссякла, Джо понял, что ему грозит опасность стать тем, кого он презирал больше всего на свете: паразитом. Поэтому за три шиллинга и шесть пенсов в неделю он снял меблированную комнату во внушавшем страх доме с шаткими пожарными лестницами, где жили подавленные, разуверившиеся в себе неудачники. Его комната, самая дешевая во всем доме, была на первом этаже. Ночами по низкому потолку ползали слизняки, оставляя серебристые следы на потрескавшейся штукатурке. Камин горел плохо, но это не имело никакого значения, потому что денег на уголь у Джо все равно не было.

Сначала он с энтузиазмом и даже некоторой уверенностью в себе ходил по улицам и искал работу. Но энтузиазм улетучивался вместе с деньгами, а в работе ему всюду отказывали. Прошло несколько недель, и Джо понял, что выглядит озябшим и голодным оборванцем: потенциальные работодатели смотрели на его грязную, поношенную одежду, ботинки, начинавшие просить каши, и делали вывод, что перед ними неудачник. Эллиот был готов согласиться с ними. За три предрождественские недели он сумел найти всего одно место, на котором продержался лишь день: агента по продаже энциклопедий домашним хозяйкам средней руки. Но эти женщины в энциклопедиях либо не нуждались, либо не могли их себе позволить. Когда Джо согласился с очередной потенциальной покупательницей, что книги — это напрасный перевод денег, он понял, что продавец из него никудышный, выбросил образцы в урну и перестал стучаться в двери.

Хуже всего был голод. Он жил только на хлебе, маргарине и чае; этого было достаточно, чтобы не умереть, но и только. Он надеялся привыкнуть к такой диете, однако так и не привык. Он думал о еде постоянно. Даже во сне. То и дело останавливался у пекарен и смотрел на горы булочек, пирогов и пирожных так жадно, словно это был очень хороший фильм. Запах ростбифов, ветчины, бифштексов и пудингов с почками, доносившийся из ресторанов и закусочных, сводил его с ума.