Джудит Леннокс - Зимний дом

В Эли был базарный день. Элен села за стол и попыталась составить список покупок. Попросила у отца денег на хозяйство, встала перед зеркалом и тщательно надела шляпу на нечесаные волосы. Элен понимала, что с ней что-то случилось, что-то ужасное и неуправляемое: дробящее сознание так же, как капли воды, падавшие в раковину, дробили ее отражение. Но она не знала, что с этим делать. Не знала, как снова составить куски в единое целое.

В автобусе от Торп-Фена до Эли она пела про себя. Главным образом, старые церковные гимны и романсы, которые пела у Саммерхейсов. Когда кое-кто из пассажиров смотрел на нее, она широко улыбалась им, и люди отворачивались. Автобус подпрыгивал на узких, пыльных проселках. С каждой стороны дороги от горизонта до горизонта тянулись поля, ручьи и болота. При виде этой пустоты и шири у Элен сдавливало грудь и перехватывало дыхание.

В Эли она немного побродила по базару с корзинкой в руке. Список остался на кухонном столе, и она не могла вспомнить, что собиралась купить. Было очень жарко, после бессонной ночи Элен чувствовала себя неимоверно усталой. Решив, что в соборе будет прохладнее, она вошла и села на скамью. Но высокие своды и обескураживающе огромные витражи надежно отгораживали Элен от Господа, которого она когда-то знала. Все здесь казалось таким пустым, таким темным… Шла репетиция хора мальчиков, и от тонких, высоких голосов у Элен заболела голова. Дирижировал хором человек в сутане. Девушка откинулась на спинку скамьи, и все поплыло у нее перед глазами. На мгновение Элен почудилось, что она следит за отцом. Какой-то мужчина, шедший по проходу, бросил на нее неодобрительный взгляд, и Элен поняла, что оставила шляпу в автобусе и забыла надеть чулки. В соборе зазвучало эхо осуждающих, требовательных и приказывающих мужских голосов. Элен нетвердо поднялась и вышла наружу.

Затем она очутилась в маленьком незнакомом переулке, состоявшем из типовых одноквартирных домиков, соединенных общими стенами. На солнце сушилось белье; в коляске, стоявшей на тротуаре, плакал младенец. Элен подошла к коляске и заглянула внутрь. Младенец был совсем крошечный, краснолицый, его ротик был сложен в сердитую букву «О». Элен оглянулась по сторонам, разыскивая мать, но вокруг никого не было. Она вынула малыша из коляски, обнаружила, что пеленки мокрые, и увидела на поношенных голубых ползунках засохшие пятна от срыгнутого молока. Она прижала ребенка к плечу, погладила его по спинке, и тот перестал плакать. Элен закрыла глаза, радуясь прикосновению теплого и нежного тельца. Так было с Томасом, так было с Майклом. На коляске не было верха, и Элен подумала, что ребенку напекло головку. Коляска была старой и побитой, единственная пеленка — рваной и выцветшей. Младенец икнул и уснул.

— Майкл, — прошептала Элен и нежно поцеловала его в пушистую макушку. А потом пошла по переулку, продолжая прижимать малыша к груди.

Из всех товарищей, с которыми он дрался на Хараме, уцелел один Дэвид Толбот. Джо видел, как его друзей убивали пули, осколки снарядов и прямые попадания авиабомб, но сам получил лишь несколько царапин и ожогов. И с каждым прошедшим днем все сильнее ощущал, что его везение кончается.

Девять месяцев пребывания в Испании не прошли для него даром. Джо знал, что внутри него что-то сломалось. Это было результатом всего, что он видел, всего, что пережил. Он ощущал физические симптомы изнеможения — потерю веса и аппетита и чудовищную тянущую боль в животе. Но это было еще полбеды. Он потерял надежду. После мая, когда фракции республиканцев рассорились и начали междоусобную войну в Барселоне, все опасения Джо за судьбу Испании возродились и окрепли. Он осознал горькую истину: Республика победить не может. Даже помощь, которую оказывал Испании Советский Союз, умерялась страхом Сталина, что западные демократии не одобрят этого и вступят с диктаторскими режимами в альянс, направленный против Советской России. Похоже, Запад больше боялся коммунизма, чем фашизма. Дезорганизованная и разделенная Испания, не получив ответа на мольбы о помощи, станет фашистской. Последний оплот падет, не устояв под напором тьмы. Тьмы, за которой будущее.

Сейчас Джо хотелось только одного — выжить. Его идеализм, его иллюзии разлетелись в прах и были зарыты в каменистую испанскую землю вместе с товарищами, которых он потерял. Он стремился только к одному — не потерять руки, ноги, глаза или мошонку. Прожить еще один день, сохранять бдительность, не совершать подвигов и делать лишь то, что от него требуется, не больше. Джо трясся над своим старым «максимом», боясь, что тот откажет в самый нужный момент. Если были сигареты, он постоянно курил; его ногти были обкусаны до мяса. Он стоял в окопах, выходил в дозор и иногда ощущал приближение ждавшей его пули.