Элис Манро - Жребий

Он, правда, не казался человеком, который так поступает или так говорит, но она все равно это себе представляла.

Она долго не спала и заснула, только когда поезд остановился в Реджайне.

Оставшись одна, Джулиет может обследовать дом. Но она этого не делает. Минут двадцать, по меньшей мере, уходит на то, чтобы избавиться от присутствия Айло. Не то что она боится, что Айло вернется проверить, что она тут делает, или забрать какую-нибудь забытую вещь. Айло не из тех, кто что-нибудь забывает, даже в конце напряженного дня. А если бы она опасалась, что Джулиет — воровка, она бы попросту ее вышвырнула.

Зато она из тех, кто оставляет след в пространстве, особенно в кухонном. Все, на что ни взглянет Джулиет, говорит о том, что этим занималась Айло — от травок в горшках (пряности?) на подоконнике до кухонной доски, до блестящего линолеума.

А когда ей удается наконец отодвинуть Айло — может быть, не выпихнуть за дверь, но по крайней мере затолкать за старомодный холодильник, — Джулиет наталкивается на Кристу. У Эрика есть женщина. Разумеется, есть. Криста. Джулиет представляет себе более молодую, более соблазнительную Айло. Широкие бедра, сильные руки, длинные волосы — светлые, без проседи, — грудь, откровенно болтающаяся под свободной рубашкой. То же агрессивное — и в случае Кристы привлекательное — нежелание следовать моде. Та же аппетитная манера жевать и выплевывать слово.

Еще две женщины приходят ей на ум: Брисеида и Хрисеида. Подружки Ахиллеса и Агамемнона. Про них обеих говорится «прекраснощекие». Когда профессор прочитал по-гречески это слово (которое она сейчас не может вспомнить), лоб его густо порозовел, и он как будто изо всех сил сдерживался, чтобы не захихикать. В эту минуту Джулиет его презирала.

Так что же, если Криста окажется более грубым, более северным вариантом Брисеиды/Хрисеиды, она и Эрика станет презирать?

Но откуда она это узнает, если сейчас спустится к шоссе и сядет в автобус?

Оказывается, она с самого начала совершенно не собиралась идти на автобус. Похоже, что так. Теперь, когда Айло нет, проще разобраться в собственных намерениях. Она наконец встает, варит себе еще кофе и наливает его в кружку, а не в одну из чашек, выставленных Айло.

Она слишком напряжена, чтобы испытывать голод, но изучает бутылки, очевидно, принесенные гостями на поминки. Шерри-бренди, грушевый шнапс, ликер "Тиа Мария", сладкий вермут. Бутылки открыты, но, видимо, их содержимое оказалось непопулярным. По-настоящему пили из тех опустевших бутылок, которые Айло по ранжиру расставила за дверью. Джин и виски, пиво и вино.

Она наливает "Тиа Мария" себе в кофе и подымается по ступенькам в большую гостиную, взяв с собой бутылку.

Это один из самых длинных дней в году. Но здешние деревья — большие пушистые вечнозеленые и земляничные с красными стволами — не впускают в комнату свет заходящего солнца. В кухне светло из-за верхнего света, а в гостиной окна — просто длинные прорези в стене, и здесь уже начала сгущаться темнота. Пол не отполирован, старые потертые ковры лежат на фанерных квадратах, и комната обставлена странно, вразнобой. Главный предмет обстановки — подушки, разбросанные по полу, среди них — маленькие подушечки, обтянутые потрескавшейся кожей. Огромное кожаное кресло, из тех, что можно откинуть назад и выдвинуть скамеечку для ног. Тахта, покрытая настоящим, но изорванным лоскутным одеялом, допотопный телевизор, книжные полки — просто набитые на стену доски, на которых нету книг, только кипы журналов "Нэшнл джиографик" и еще пара журналов о парусниках да выпусков "Популярной механики".

Айло, вероятно, не добралась до уборки этой комнаты. На коврах — кучки пепла, очевидно там, где опрокинули пепельницы. И всюду крошки. Джулиет приходит в голову поискать пылесос, если он тут есть, но потом она думает, что, даже если ей удастся заставить его работать, наверняка что-нибудь случится — машина, например, сомнет и засосет эти тонкие ковры. Так что она просто садится в кожаное кресло и, по мере убывания кофе, подливает себе в кружку "Тиа Мария".

Ничего ей особенно не нравится на этом побережье. Деревья слишком большие и растут скученно, и у них нет никакой индивидуальности — просто лес, и все. Горы — слишком грандиозные и невероятные, а острова, попадающиеся в проливе Джорджия, слишком настырно живописные. И этот дом с его большими комнатами, скошенными потолками и необработанным деревом — весь застылый и смущенный.