Урс Видмер - Жизнь гнома

Мы сотни раз говорили об истории исчезновения Зеленого Зеппа и пытались пробудить в его памяти всю нашу жизнь, вплоть до мелочей. Но, несмотря на это, он никогда точно не знал своего места в колонне — второй он или третий — и вдруг полюбил играть в «как будто бы понос», что раньше вызывало в нем полный ужас. Он был хорошим футболистом — он и прежде хорошо играл в футбол, — но тут вдруг спросил Старого Злюку, когда тот после восхождения на восточную стену немного постучал с ним по мячу, можно ли ему в следующий раз пойти с ними. На восточную стену! Раньше Зеленый Зепп боялся даже с ящика для одежды вниз посмотреть! Короче, я все больше и больше подозревал, что этот желтый Зеленый Зепп вовсе не Зеленый Зепп, а мошенник, желающий присвоить себе привилегии, которыми пользовался Зеленый Зепп, один из первых гномов: он был любимцем Наны и все мы относились к нему с высочайшим уважением. К тому же у меня было свое объяснение его молчания: он просто не мог говорить. По крайней мере, в начале. Он и не знал ничего, даже того, что он гном, потому что ожил тогда, когда Нана раскрыла коробку и посмотрела на него. Любящий взгляд Наны оживил его на наших глазах. И он стал делать, что мог, и учился, как когда-то (и до сих пор) все мы, быстро и навсегда. Ему тоже было достаточно услышать или увидеть что-нибудь один раз. Но один-то раз был необходим! В первый день — я и сегодня вижу, как он покраснел, — он даже не знал, что такое полуфинал, не говоря уж о том, что я его выиграл. И не видел он меня никогда, я бы на его месте тоже лишь слегка улыбнулся. Но я бы, как только выучил нужные слова, закричал бы: «Я не Зеленый Зепп!» Но нет. Он настаивал на том, что он и есть Зеленый Зепп. Единственное, что его оправдывало, это огромная радость Наны от того, что у нее снова был ее Зеленый Зепп, хоть и желтый. Ути тоже был доволен: теперь он мог не винить себя в пропаже любимца сестры.

Но это все отговорки. Был мрачный зимний день, снег за окнами, все печи опасно горячие, когда мы — Ути и Нана катались на улице на санках — сидели кружком и без особой охоты рассказывали друг другу байки. Новый Дырявый Нос, например, рассказал, как однажды он уцепился за хвост Мальчика и носился с ним по всему саду. Мы согласно кивали и что-то бормотали, хотя никто не поверил этой истории. Кобальд прочитал несколько стихов из своей библии, которую сам придумал и мог цитировать часами:

— И поэтому ледяной ураганный ветер сгреб и унес прочь весь этот гномий сброд, что сновал на земле и под ней.

Злюка Старый пробурчал себе под нос альпинистский рассказ, историю о жизни и смерти, потому что его, а вместе с ним и двух других Злюк гроза настигла в тот момент, когда они только-только завершили спуск с Большой Антенны и оказались на плоской крыше.

— Буря, посланная Богом, про которую рассказывал Кобальд, — бормотал он, — по сравнению с нашим ураганом просто ерунда.

Молния ударила в стержень Антенны и опрокинула его, этот стальной штырь, который Злюки втроем, взявшись за руки, едва могли обхватить. Удар пришелся всего в десяти футах у них над головами, и если бы они еще не спустились, то десять тысяч вольт их бы просто зажарили. А так сила удара молнии только отбросила Злюк через всю крышу, в дождевой желоб. Антенна, мачта весом в тонну, пролетела над ними и рухнула в сад.

Я не помню, что меня вдруг привело в раздражение. Во всяком случае, я подошел к Зеленому Зеппу и заявил:

— А теперь ты расскажешь нам, почему у тебя желтая одежда! — И когда он, как всегда, улыбнулся и пожал плечами, я завопил: — Вот что я тебе скажу: ты почти не разговариваешь! Ты ничего не знаешь. Ты делаешь подскоки как самый последний гном. Ты не Зеленый Зепп!

Казалось, взорвалась бомба. Все стояли, разинув рты, и смотрели то на обвиняемого, то на меня. Зеленый Зепп побледнел, стал совсем светлым, как некрашеная резина. Сняв шапку, он вытер пот с лысины, положил руки мне на плечи и сказал:

— О’кей. Вот как я получил свою желтую куртку.

— То были Большие Гонки двадцать восьмого июля, — начал он, обращаясь ко мне и всем гномам, стоявшим полукругом подле него. — Я вышел в полуфинал, стал лидером, но ведь моим противником был Фиолет Старый. Очень, очень серьезный конкурент. — Он кивнул мне. Я и бровью не повел. — Стартовали мы, как обычно, а когда смогли двигаться, я поддал жару. Я плыл баттерфляем, с частотой примерно сто восемьдесят взмахов руками в минуту. Может, чуть больше. Фиолет Старый остался верен кролю. Ведь это были соревнования в вольном стиле. Просто кроль — не очень быстрый стиль. Целую минуту я с такой скоростью работал руками, что Фиолету Старому, если б он взглянул на меня, они показались бы жужжащими кругами. Словно меня двигали вперед два пропеллера. Сила тяги была так велика, что два или три раза я поднимался над водой и летел над поверхностью ручья. Сопротивления воды здесь не было, и руки-пропеллеры вращались еще быстрее, пока я снова не плюхался в воду. Когда я снова оцепенел, то прилично ушел вперед. Правда, я больше не видел Фиолета Старого…