Стивен Кинг - Сердца в Атлантиде

Голос совести, уже обретший интонации Ната Хоппенстенда, указал, что мне следовало хотя бы часть субботы и воскресенья посвятить учебникам. Мне надо было прочесть две главы по геологии, две главы по социологии и сорок страниц истории (средневековье одним махом), а кроме того, ответить на ряд вопросов относительно торговых путей.

«Да займусь я всем этим, не беспокойся! Сказано, займусь, — сообщил я голосу. — Воскресенье — мой день для занятий. Можешь положиться на это. Хоть в банк положи». И действительно, в воскресенье я некоторое время читал о круге лиц с общими интересами, о круге лиц с разными интересами и о групповых санкциях. Читал я о них между сдачами. Затем игра стала интереснее, и моя «Социология» оказалась на полу под диваном. Ложась спать в воскресенье — поздно ночью в воскресенье, — я вдруг подумал, что не только мой выигрыш уменьшился, вместо того чтобы возрасти (Ронни теперь словно бы специально старался оказаться со мной за одним столиком), но и что я не слишком продвинулся в своих занятиях. А кроме того, не сделал одного телефонного звонка.

«Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку, — сказала Кэрол, и она улыбнулась этой своей особой улыбкой, легкой улыбкой, состоящей в основном из ямочек и выражения глаз. — Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку».

Во время субботних танцев мы с ней вышли покурить. Вечер был теплый, и под северной кирпичной стеной «Ленджилла» при свете луны, восходящей над Чэдбурн-Холлом, обнимались и целовались не меньше двадцати пар. Кэрол и я присоединились к ним. И вскоре моя рука была уже под ее свитером. Я потер большим пальцем гладкую материю чашечки ее бюстгальтера, ощутил твердый бугорок ее соска, чуть-чуть поднявшийся. Поднималась и моя температура. И ее тоже, как я почувствовал. Она посмотрела мне в лицо, все еще замыкая руки на моей шее, и сказала: «Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку, мне кажется, ты обязан кое-кому позвонить, ведь верно?»

— У меня есть время, — сказал я себе, засыпая. — Уйма времени, чтобы позаниматься, уйма времени, чтобы позвонить. Уйма времени.

Скип Кирк провалил контрольную по антропологии — на половину вопросов отвечал наугад и получил пятьдесят восемь. Он получил С с минусом за контрольную повышенной трудности по дифференциальному исчислению, но и настолько вытянул только потому, что в старшем классе школы они частично это проходили. Мы вместе слушали социологию, и он получил за контрольную D с минусом, еле натянув на семьдесят.

Подобное происходило не только с нами. Ронни, счастливчик в «червях» — больше пятидесяти баксов за десять дней игры, если ему поверить (только никто не верил, хотя мы и знали, что он выигрывает), был полным неудачником в учебе. Он провалил французский, а также эссе о галстуках — мы занимались в одном семинаре («Клал я на галстуки, я ем в «Макдоналдсе», — сказал он) — и кое-как вытянул историю (ее мы слушали у разных преподавателей), успев перед самыми занятиями просмотреть записи кого-то из своих поклонников.

Кэрби Макклендон перестал бриться и начал грызть ногти между сдачами. И еще он начал заметно прогуливать занятия. Джек Фрейди убедил своего консультанта освободить его от статистики, хотя официально срок таких освобождений истек.

— Я пустил слезу, — сообщил он мне между прочим, когда мы в гостиной охотились на Стерву до глубокой ночи. — Научился этому в драматическом клубе.

Через пару ночей ко мне постучался Ленни Дориа, когда я зубрил (Нат уже час как вырубился и спал сном праведных без академических задолженностей), и спросил, не напишу ли я работу про Криспа Аттика. Он слышал, что я это умею. Он заплатит честную цену, сказал Ленни, он сейчас в выигрыше на десять баксов. Я сказал, что, к сожалению, не могу: я сам отстаю на пару работ. Ленни кивнул и тихонько вышел.

У Эшли Райса на лице высыпали гноящиеся прыщи. Марк Сент-Пьер начал ходить во сне, после того как за один катастрофический вечер проиграл почти двадцать баксов, а Брад Уизерспун подрался с парнем с первого этажа. Парень отпустил безобидную шуточку — позднее Брад сам признал, что она была совсем безобидной, — но Брад, который только что получил Стерву в трех партиях из четырех и жаждал промочить пересохшее горло кока-колой из автомата на первом этаже, был отнюдь не в безобидном настроении. Он обернулся, уронил невскрытый стаканчик с кокой в урну для окурков, оказавшуюся под рукой, и заработал кулаками. Разбил парню очки, расшатал ему зуб. Вот так Брад Уизерспун, обычно не более опасный, чем мимеограф в библиотеке, стал первым из нас, получившим дисциплинарное взыскание.