Филипп Делерм - Пьющий время

— Летними вечерами в Швеции вообще не темнеет. Люди выходят погулять часов в одиннадцать, даже в полночь. Небо и дорога серо-белые и почти что светятся, деревья чуть темнее, но очертания расплываются, границы между предметами исчезают. Идешь по лесу, на слух ориентируясь по плеску воды в реке. Садишься, обхватив колени руками, на гладкий камень у берега, поближе к малиннику. Прохладный лепет воды в нерушимом безмолвии ненастоящей ночи, и тебе дела нет до того, как будет называться завтрашний день и как им можно распорядиться… Впрочем, это уже и не сегодняшний день. Мгновение полностью окутывает вас бледно-сиреневой дымкой. Это всегда и везде, в туманном раю, который мог бы обернуться безумием.

Голос Элен, размеренный паузами, плыл рядом с нами. Она рассказывала нам о той Швеции, какую знала, словно для того, чтобы успокоиться самой, чтобы утвердиться на почве памяти, прежде чем на нее нахлынут перевернутые картинки. То, о чем она говорила, нисколько не походило на куски неба, вставленные в оконные рамы автобусов или поездов и виденные нами от самого Стокгольма. Негасимый летний свет сменился бесконечно долгой ночью. Над мерцающим блеском снега день занимался в десять часов, а с трех часов пополудни солнце начинало тускнеть.

Мы приближались к Далекарлии. Темно-красный цвет стен, подчеркнутый матовой белизной дверей и оконных рам, уже казался нам привычным и родным. Внутри волшебный оттенок укромного счастья, беспечно открытой взгляду строгости, которой любуешься издали. Озера и леса; темная зелень сосен, тяжело нагруженных снегом, пепельная белизна облетевших берез. Повсюду замерзшие озера, пустынные островки льда, над которыми изредка взлетает звонкий смех детей, успевающих покататься на коньках в крохотный проблеск дня. Но большую часть времени, пока мы шли вдоль почти воображаемых дорог, обрисованных лишь плавно скругленными склонами, нас обдавала головокружительная тишина, смешанная с резким холодом воздуха.

Дорога между Людвикой и Суннаншё время от времени превращалась в узкую тропинку между двумя озерами, дальние берега которых терялись в тумане. Поздним утром последний автобус высадил нас примерно в трех часах ходьбы от усадьбы. Пока мы шли, Элен постепенно утрачивала вкус к воспоминаниям. Мы снова молчали втроем, любуясь красотой пейзажа и побаиваясь встречи с Клеманом. А что, если он не захочет видеть Элен? Что, если его там не окажется? Если этот бесконечный поиск обернется бегством? Если какого-то звена в цепочке по-прежнему недостает? Столько вопросов, растворенных в тускло-серой толще льда, в белизне дороги, в зелени деревьев на опушке вдали. Ни один прохожий не нарушил холодного покоя этого дня. Элен, тонкая, в черном пальто, пряча лицо под шерстяным шлемом, легкой походкой шла в нескольких шагах впереди нас: какую печаль скрывала эта летящая тень?

Солнце уже угасало, когда месье Делькур, в свою очередь, нарушил молчание:

— Забавно, но, когда я вот так бесконечно шагаю по узкой тропинке между двумя озерами, мне кажется, будто я иду по кромке тротуара — когда воображаешь, что по обе стороны от тебя пустота, страшная пропасть, куда можно упасть.

Элен обернулась к нему:

— Да? Значит, и вы так делали ребенком?

А месье Делькур мягко ответил:

— Нет-нет. Не тогда, когда был ребенком. Я каждый день так хожу по парижским улицам.

Наступила тишина. Элен словно бы не решалась принять всерьез слова месье Делькура. Потом опомнилась, и лицо ее обрело торжественное выражение.

— Я начинаю понимать, почему Клеман смог с вами познакомиться. Для меня детство… Теперь этого уже никогда не будет. Но сегодня… Знаете, когда я была маленькой и мне надо было признаться в том, что получила плохую отметку, я очень ярко переживала мгновения перед самым признанием. Возвращение из школы благодаря этому делалось упоительно прекрасным, потому что мне хотелось остановить время, а булочка с шоколадом на полдник казалась вкусной, как никогда. Сегодня вечером все немножко так же. Я иду в усадьбу Суннаншё. Я очень боюсь туда идти. И в то же время так чудесно все в себя впитывать, так приятно на все смотреть. Я едва узнаю эту дорогу, по которой мы каждый день ездили на велосипеде.

Маленькая. Ребенок. Раньше. Все эти чужие слова скользили по пузырьку моего молчания. Они меня не задевали. Я провожал их глазами и смутно ощущал их могущество. Возможно, это были страны, а может, корабли или всего-навсего долгие странствия. Страна былого. Путешествие в прошлое. Шхуна детства. Элен и ее светлые глаза придавали этим словам пронзительную прелесть ходьбы по снегу между двумя такими чистыми и такими непроницаемыми озерами.