Энсон Кэмерон - Жестяные игрушки

Так говорит д-р Эдвард Дж. Рид магистрату Дику Кертайну, когда моего отца судят за нападение с применением силы на Лесли Уолтера Барфуса, который являет теперь собой наглядный пример жалкого виртуального калеки, восседающего перед судьями в бананово-желтом шезлонге под гнетом психологической перегрузки.

И магистрат Дик Кертайн, выслушав все про включающееся и выключающееся увечье, которое медицина бессильна выключить, когда оно включается, и которое так и может самопроизвольно включаться и выключаться подобно человеческому сознанию до тех пор, пока его не выключит единственная штуковина, разом выключающая и сознание, и увечья — то бишь смерть, — так вот, выслушав все это, он поворачивается к моему отцу, сидящему на скамье подсудимых, и спрашивает его:

— Вы имеете сказать что-нибудь в свое оправдание?

— Ну, — говорит мой отец, и напрягается, и встает во весь рост этаким мучеником, и устремляет палец вверх. — Грядут войны. И грядут слухи о войнах.

— Что? — переспрашивает магистрат Дик Кертайн.

— Цитата из Библии, — поясняет отец.

— Не оскверняйте Библию в моем суде, мистер Карлион, — предупреждает Дик Кертайн.

— Нет, Ваша Честь, я просто цитирую ее.

— Так не цитируйте, Бога ради, ее больше.

— Хорошо, Ваша Честь. Но, в общем, это означает… конфликт — естественное человеческое состояние. Все, чего достаточно человеку, чтобы раздуть конфликт в войну, — это маленькой искры. А Управление Сельских Дорог по невежеству своему понастроило этих искр по всему округу. Однополосные мосты, Ваша Честь. Средство, чтобы поймать в ловушку человека с его… гм… ну, настроениями.

— Мистер Карлион!

Но мой отец уже разошелся — не остановишь.

— Ибо однополосные мосты несовместимы с человеческими эмоциями, с его натурой, с его упрямством и, порой, с его совершенной неспособностью сдать задним ходом. В общем, с его настроением. Итак, Ваша Честь, говоря кратко, я считаю, что всем нам, вовлеченным в этот инцидент, стоит обвинить в случившемся Управление Сельских Дорог. И при необходимости привлечь его к судебной ответственности. За то, что оно построило в нашем округе сооружение, совершенно несовместимое с человеческим настроением и не просто потенциально, но гарантированно провоцирующее нападения, конфликты и беспорядки. — По тому, с какой скоростью и уверенностью отец выпаливает свое заявление, суду становится ясно, что речь эта вызубрена с первого до последнего слова. — Свидетель, Ваша Честь, всевидящий Господь, мог бы регулярно наблюдать те проявления непроходимой тупости человеческой, что являют люди на этих мостах. Ибо, Ваша Честь, — тут он снова назидательно поднимает палец вверх, — «Грядут войны, и грядут…» — Тут он осекается, вспомнив предупреждение Дика Кертайна насчет цитат из Библии. — Ну… короче, с учетом изначально присущих человеку настроений, эти мосты с односторонним движением всегда будут источником неприятностей.

Магистрат Дик Кертайн берет со стола Библию и медленно вертит ее в руках, рассматривая со всех сторон: и обложку, обложку и обрез страниц, удивленно морщит лоб, как бы демонстрируя собравшимся в зале суда свои эмоции, как можно исказить и неверно толковать такое писание? Затем, покачав головой, кладет Библию на место. И смотрит на моего отца.

— Мистер Карлион, я не знаю, кем вы себя считаете. Но тут у нас Окружной Суд Виктории, и наша юрисдикция руководствуется не сиюминутными человеческими настроениями. У нас нет на это полномочий. Имеются инстанции и для таких разбирательств, но они не здесь и даже не близко отсюда. Поэтому мы не собираемся рассматривать здесь Управление Сельских Дорог, или чьи бы то ни было настроения, или сам мост, дабы привлечь кого-то из них к ответственности как правонарушителя. У меня есть правонарушитель, мистер Карлион. Это вы. Вы и только вы. — Он тычет в направлении моего отца рукоятью своего молотка. — А теперь я даю вам последний шанс сделать мало-мальски внятное заявление в свою защиту. И я не желаю слышать никаких неверно истолкованных отрывков из Библии. В последний раз спрашиваю: имеете ли вы сказать что-либо в свое оправдание?

Мой отец сбрасывает с себя застывшую позу незаслуженно оскорбленной добродетели. Плечи его опускаются, голова чуть склоняется набок, из груди вырывается долгий вздох.

— Только то, Ваша Честь, — просительным тоном произносит он, — что я уже почти проехал мост. Две трети моста. На второй передаче. Насвистывая песенку во имя Господа.