Ребекка Маккаи - Запретное чтение

— Рокки, я не похититель детей, — сказала я.

— Я знаю, — ответил он не вполне уверенным голосом.

— Возможно, он был у этого их пастора. Тип и в самом деле отвратительный. Послушай, завтра я пошлю Лорейн инструкции на лето — тебе придется помочь ей залезть в почту. И скажи ей, чтобы она смело искала кого-нибудь на мое место. Я как-нибудь заеду за своим хламом.

— Звони, когда будешь в городе, — сказал он так, как будто не был уверен, что это когда-нибудь произойдет.

Прошло два месяца, прежде чем я решилась вернуться. Все это время отец посылал Тиму плату за квартиру, чтобы тот не выставил мои вещи на улицу и не пустил мой гардероб на театральные костюмы. Был июнь, семь часов вечера, и после холодных зимы и весны наконец-то пришло долгожданное тепло. Я медленно въехала в город, вглядываясь в лицо каждому человеку, мимо которого проезжала, каждому ребенку у ларька с мороженым, но никого не узнавала.

А вообще-то теперь я знала адрес Иэна, благодаря славным журналистам из «Сент-Луис Пост-Диспэтч». Я поехала по его улице — медленно, но не слишком. Я не знала, что он станет делать, если выглянет в окно и узнает мою машину. Он мог рассмеяться, мог с криком побежать к матери, а мог вылететь на улицу и броситься ко мне на капот. Дом был очень миленький, белого цвета, а перед ним на лужайке цвели пионы и ирисы. На первом этаже было большое окно, но занавески были задернуты. На дорожке рядом с домом стоял белый внедорожник. Я развернулась в конце квартала и проехала мимо дома еще раз. Во дворе не было никаких митингующих с плакатами, на крыльце не разбили лагерь группы молящихся граждан, и дразнящиеся одноклассники не швырялись в окна камнями. Не было слышно ни криков, ни возгласов «Аллилуйя!», ни грохота христианской рок-музыки. У обочины стоял пакет с мусором. Я просто поехала дальше. Что еще мне оставалось делать?

Я припарковалась у библиотеки, которая уже час как была закрыта. Замок еще не сменили, и мой ключ подошел. Солнце уже клонилось к горизонту и било в окна густыми желтыми лучами. Внутри многое изменилось: новые обложки на переднем плане, тележка с книгами по пять центов переставлена на другое место. Спускаясь по лестнице в детский отдел, я сбросила обувь — отчего-то мне было приятнее не производить шума. Мягкие пуфики-мешки тоже лежали не там, где прежде. В желтом солнечном свете хорошо был виден тонкий слой пыли, покрывающей все вокруг. Я взяла из коробки с игрушками коричневого мишку и провела им по краям полок, а потом притащила табуретку на колесиках и, забравшись на нее, дотянулась до самого верха, где стояла художественная литература и где, казалось, пыль не стирали уже очень давно. Я бы не удивилась, если бы снизу, из отдела фантастики, вдруг раздался шепот Иэна, который сказал бы мне:

— Я живу здесь уже несколько месяцев! Почему вы так долго не приходили?

Я увидела, что у «Хайди» [79] «Хайди» (1880) — детская книга швейцарской писательницы Иоганны Шпири. совсем разваливается переплет. Я достала из ящика в столе рулон клейкой ленты для ремонта книг и уселась посреди старенького голубого ковра. Было приятно вот так сидеть здесь и делать полезное дело. В нижнем зале было почти темно, свет я не включила, а солнце в расположенные под самым потолком окна уже едва заглядывало. Подняв голову, я увидела, что от деревянных балок под потолком к окнам тянутся сотни паутинок, которые, вероятно, днем бывают совсем не видны. Паучьи нити блестели на фоне верхних полок и простирались на невероятные расстояния — казалось, паук бросался с верхушки оконной рамы в отчаянной попытке самоубийства и повисал на собственной нитке, как на стропах неудачно раскрывшегося парашюта. Мне вспомнилась паутина Шарлотты и шелкопряд из «Джеймса и персика-великана». Я, пожалуй, понимала, почему Иэну захотелось переночевать в библиотеке. Наверное, он чувствовал себя здесь как в раю.

В тот вечер, в темном библиотечном зале, где вокруг не было ни звука, ни движения, я вдруг впервые осознала, что распрощалась с куда большей частью своей жизни, чем планировала. Я поняла, что никогда не смогу обзавестись собственными детьми, потому что, если они у меня появятся, я буду отчетливо представлять, каково это — их потерять. Чем сильнее я стану любить их, тем нестерпимее будет боль утраты, и я уже знала, что не смогу жить в кошмаре, который перенесли родители Иэна. И дело не в том, что я не хочу терпеть боль, выпавшую на их долю, а в том, что я ее попросту не переживу.