Юрий Буйда - Жунгли

Слам надел на голову пакет и страшно завыл. Все засмеялись и принялись натягивать пакеты.

Убедившись в том, что ее никто не видит, Эсмеральда быстро сняла куртку, юбку и свитер, надела туфли на высоких каблуках. Рита помогла ей облачиться в подвенечное платье, водрузила на голову седой парик. Отступила на шаг, окинула взглядом, кивнула. Эсмеральда налила в бокал шампанское и вышла на середину, осторожно ступая по гнилым доскам. Обернулась, подняла бокал, картинно вскинула левую руку над головой и замерла.

– Опа! – Рита хлопнула в ладоши. – А теперь снимайте! Снимайте и смотрите!

Детдомовцы сняли бумажные пакеты и замерли, уставившись на Эсмеральду.

– И случилась душа... – пробормотал Тузик.

Сухарев встал и зааплодировал. Его примеру последовали остальные. У Мадонны и Оксаны на глазах выступили слезы. Эсмеральда чуть присела и поклонилась.

– Вот черт! – сказала Люсяга. – Это в честь какого ж праздника, а?

– Сюрприз, – сказала Рита, подмигивая Лельке Кумариной. – Сегодня у нашей Эсмеральды большой-пребольшой праздник. У нее случилась любовь!

Эсмеральда насторожилась.

– И сейчас она расскажет, как это у нее случилось, – продолжала Рита. – Ну давай, рассказывай! Ну! Любовь!

– Сегодня я... – Эсмеральда запнулась.

– Ну здесь же все свои! – подбодрила ее Рита и добавила деловым тоном: – Она сегодня дала Овсу.

Ленка Гвоздь зааплодировала, но ее никто не поддержал.

– Дала... – Эсмеральда перевела дух. – У нас была любовь! Настоящая! – Она залпом выпила шампанское и швырнула бокал в стену. – Ясно? Он просил моей руки... встал на колени и попросил... стань моей... да, стань моей... я знаю, у него жена и дети, но его это не остановило... и меня не остановило...

У нее перехватило дыхание.

Лелька Кумарина передала Большой Рите ящик, выкрашенный белой краской, с красным крестом на верхней крышке.

– Мы знаем, что не остановило, – сказала Рита, открывая ящик. – Так... ага! – Достала из ящика красные стринги, показала всем. – Она ему сувенир оставила. А эти твои, что ли, Дуля? Или Кукурузины? – Вытащила из ящика большие трусы. – Этот козел целую коллекцию собрал... раз, два, три, четыре, пять... Вот черт, он тут всех перетрахал, что ли?..

– Нет! – Эсмеральда топнула ногой – доски затрещали. – Это любовь!..

Она рванулась к Рите, и в этот миг пол, сложенный из гнилых досок, провалился, и Рита, едва успев схватить Эсмеральду за волосы, упала, Башня вздрогнула, сверху обрушилась балка, которая придавила Риту, Мадонна завизжала, Комиссар Катанья бросился к стене, схватился за скобу, Сухарев упал на колени, вцепился в Риту, Тузик оттолкнул вопящую Оксану и схватил Сухарева за куртку, сверху упала еще одна балка, посыпалась черепица, все закричали, Лелька прижалась к стене, Засос и Толик пытались помочь Тузику, Ленка Гвоздь и Люсяга выбрались через окно на лестницу, Рита хрипела, изо рта у нее текло, но она все еще держала Эсмеральду за волосы, а Эсмеральда – Эсмеральда летела над бездной с закрытыми глазами, и летели девчачьи трусики, сторублевые купюры, куски хлеба, колбаса, маринованные огурцы, сигареты, шоколадные конфеты, стеклянный шарик с безостановочно вращающимся кольцом, все кричали, все трещало, шаталось и рушилось, и мерзкая смерть пришла за своим тухлым мясом, и Господь взирал на бедных детей своих сквозь слезы, взирал на них с высот безжалостной любви, из пропастей палящего стыда, и в нашатырном апрельском воздухе ярко пылала синяя луна...

Цецилия Вениаминовна Ценциппер, которую все называли Цыпой Ценциппер, была мечтой любого мужчины. Точнее, она была мечтой сразу трех мужчин, потому что никому в одиночку такую мечту физически осилить невозможно.

Когда она, тоненько постанывая и шурша всеми своими просторнейшими юбками, блузками, шляпками, кружевами, бантиками, ленточками, оборочками в три приема – и раз! и два! и три! - садилась на дамский велосипед и отправлялась на службу, казалось, что тридцать три стопушечных парусных корабля дали залп изо всех своих розовых орудий или тридцать три полка с развернутыми розовыми знаменами под оглушительные звуки велосипедных звонков двинулись без спешки в атаку. У нее было маленькое фарфоровое личико с маленькими розовыми губками и голубыми глазками, маленькие ручки с пухлыми детскими пальчиками, а на ногах – крошечные розовые туфельки с шелковыми бантиками. Она любила сладкое и с утра до вечера почти безостановочно поглощала конфеты, пирожное и торты, и вокруг рта у нее всегда были меленькие крошки, и она беспрестанно облизывалась и жмурилась, как кошка с розовым бантиком на холеной шейке. Впрочем, шейки у Цыпы не было, а был кружевной оборчатый воротничок, над которым розовели нежные складки подбородка. У нее была гладкая чистая кожа, а все ее наряды были безупречно чистыми и выглаженными, и казалось, что вся та грязь, которая скапливается на дверных ручках, на спинках стульев и просто носится в воздухе, не осмеливается садиться на Цыпину одежду и кожу. От нее никогда не пахло духами, а пахло сладкой свежестью. Девочки с вечными болячками на губах, мальчишки с руками в цыпках, дети в прыщах и взрослые с мешками под глазами и с больными зубами даже не завидовали свежей, чистой, душистой и безмятежной Цыпе, которой, видно, на роду было написано пройти по жизни в облаке розовой чистоты и свежести.