Юрий Буйда - Жунгли

Филя завел себе слепого щенка, случайно оказавшегося у ворот базы, и решил не покидать свою будку никогда, о чем по телефону сообщил родителям и священнику, мотивировав свое решение страхом перед глупцами, окружавшими его плотным кольцом, стоило ему выйти в город.

- Наверное, ты прав, – сказал рассудительный отец. – Поступай, как считаешь нужным. Матери сейчас пока нет дома. Неделю назад она ушла в магазин за уксусом и не вернулась. Наверное, задержалась у подружек-болтушек. Конечно, я передам ей от тебя привет.

Священник, выслушав Филю, после некоторой паузы сказал:

- Не будет дома – и не рухнет дом. – И со вздохом добавил: – Святые не испытывают чувства одиночества. Когда это чувство совершенно угасает, можно с уверенностью говорить, что ты достиг святости. Опасайся только одного – воображения: лекарь всегда может обернуться убийцей.

Филя хоть и мечтал о святости, но от чувства одиночества избавиться не мог. Напротив, со временем оно лишь усиливалось. Он вспоминал невинные забавы детства; школьных товарищей и подружек, среди которых выделялась Лизетта с красивыми бедрами, впоследствии почему-то сошедшая с ума; вечерние домашние чаепития под музыку Брамса и матушку, дремавшую с вязаньем на коленях…

Чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, он играл со щенком, пытаясь научить его выполнять простейшие команды, да читал жития святых, среди которых однажды обнаружил узкую глянцевую закладку, на которой была изображена обнаженная красотка со спелыми бедрами («Как у Лизетты» – машинально отметил Филя), и только чувство собственного достоинства не позволило ему тотчас швырнуть порнокартинку в печку. Пусть останется, решил Филя, и я буду знать, где она лежит, чтобы никогда на нее не смотреть даже краешком глаза. Это было испытание, и Филя гордился тем, что борется с искушением, как и подобает кандидату в святые. Эта игра развлекала и занимала его вечерами. Ночами же он боролся с глянцевой красоткой, пытавшейся захватить его сновидения и обосноваться в них, как в собственном доме, но крепость Филина оставалась неприступной, хотя по утрам между ногами у него что-то бурлило под гладкой кожей, словно безумный гном в красной шапочке, поселивший в темной пещере его души, норовил именно здесь вырваться на волю…

Немало времени ушло у него на изучение и заучивание наизусть служебной инструкции, которая висела на стене рабочей комнаты и снаружи на двери, чтобы посетители были осведомлены о правах и обязанностях сторожа. Когда Филя впервые взял документ в руки, он решил, что это шутка, но строгий голос начальника в телефонной трубке мгновенно отрезвил его: «Наизусть. Обязательно. В чрезвычайных ситуациях этот текст должен быть воспроизведен слово в слово, знак в знак, иначе может случиться непоправимое». Филя не отважился спросить, что это за возможные чрезвычайные ситуации и что непоправимое может случиться, если он, сторож, пропустит хоть слово, хоть знак в инструкции. Впрочем, подумал Филя с присущим ему разумным смирением, не всегда и не сразу открывался людям смысл того, что сообщал им Всевышний; прошли столетия, прежде чем слова Его прояснились до глубины глубин, да и то даже сейчас находятся люди, готовые оспаривать смысл Откровения…

Помолясь, он положил перед собой инструкцию и стал переписывать ее от руки – так лучше запоминалось. Операцию пришлось повторить около ста раз, прежде чем текст врезался в мозговое вещество так, что это подтвердило даже рентгеновское исследование. Рентгенограмму мозга с текстом инструкции Филя повесил на стену рядом с оригиналом, который гласил:

«Те не питто 76 фаллос коттаю анно 321 лютеллия старз номо эт коттаю сола коль амиле 90 тристия уллла глосса и са не тор края 55 у эстер те фил куннилингус аннобох опали 43-67 мув афалли аберрок не 14-03 фелляция кормляю стелла нежная прописью вулли лютер вертерог 2313/89 ан комали гумер миролохи с правой резьбой аморе 09870 паллонай бехер 23-й и далее ли когда адорате рох глосса финита».

После этого ему прибавили жалованье и стали привлекать к некоторым работам во дворе, между главными воротами и производственными корпусами живодерни, из которых, как ни прислушивался Филя на всякий случай, не доносилось никаких звуков.

Любопытствующие донимали редко и, как правило, поодиночке, но раза два или три к приемной в Филином доме стекались ни с того ни с сего сотни людей, требовавших ответить, куда вдруг запропали их родные и близкие. Иные даже приносили одежду и продукты – передачи, словно в тюрьму. Действуя по инструкции (лютер вертерог и не питто 76), Филя с бесстрастным лицом принимал посылки и, как предписывалось (куннилингус аннобох опали 43-67), регистрировал письменные – только письменные – запросы о судьбе якобы пропавших без вести граждан. Среди просителей оказался однажды и его отец, который, после долгих извинений, попросил сына выяснить хоть что-нибудь о судьбе жены – Филиной матушки.