Василий Аксенов: Стальная птица

— Разрешите понюхать, — попросил Попенков и зарылся в букет, почти касаясь костяным носом Марининой груди.

— Вы бы в баню сходили, Попенков, — сказала Цветкова, — а то очень от вас неприятно пахнет. Хотите, дам вам тридцатку на баню? Вот вам тридцатка, и вот вам еще пион.

— Как понять этот ваш дар? — спросил Попенков. запихивая за пазуху цветок и купюру. — Понять ли его как знак внимания или как знак жалости? Если как знак жалости, то я верну: жалость унижает человека, а человек — это звучит гордо.

— А вы разве человек, Попенков? — наивно удивилась Цветкова и нажала кнопку своего этажа.

Попенков вздрогнул от каких-то самому ему не совсем понятных гордых и мощных чувств.

— Вы легкомысленная особа, Марина, я все про вас знаю, — сказал он, взяв себя в руки.

— Ничего вы про меня не знаете, — вдруг помрачнела Цветкова, — и никакая я не легкомысленная. Наоборот, я очень тяжеломысленная, а вы про меня ничего не знаете.

Они ехали вверх.

— А вот и знаю, — сказал Попенков.

— Ха-ха, — сказала Цветкова, — ничего вы не знаете. Например, вы не знаете, кого я люблю, какого мужчину я давно заочно обожаю, а люблю я замминистра З., и на этом привет.

Лифт остановился, и Цветкова попыталась выйти, но Попенков нажал кнопку нижнего этажа, и они поехали вниз.

— Вы что это хулиганите? — спросила Цветкова.

— Вот так-так, — хихикнул Попенков. — А как же Зиночка З.?

— Подумаешь, Зинка, телка такая-сякая! — выкрикнула Цветкова. — Когда З. у нас поселился, я ему больше нравилась, чем Зинка, да только я ему отставку дала, потому что он замминистра и чтоб не думал, что я его как замминистра люблю. Дура я непутевая, — заплакала она и нажала кнопку своего этажа.

Они поехали вверх.

— Любопытно, любопытно, — проговорил Попенков. — Что ж, выходит, и встречались вы с З.?

— Ну и встречались, ну и что ж, ну и в командировку вместе ездили, да уж год не встречаемся, и не надо мне от него ничего, — продолжала плакать Цветкова.

— Не плачьте, родная, — сказал Попенков, обнимая Цветкову и незаметно нажимая кнопку первого этажа, — не плачьте несчастная, очаровательная (очаровательная! — гаркнул он, округляя глаза) женщина. Любовь без взаимности, как мне понятно, ведь это и моя жизнь, мы с вами люди одной судьбы…

Они ехали вниз.

— Пустите меня, дурно пахнущий мужчина! — спохватилась Цветкова и нажала кнопку своего этажа. — Вы что, обалдели?

Она попыталась выбраться из объятий Попенкова, но руки его были, как сталь. Она почувствовала невероятную, нечеловеческую силу в его руках и даже испугалась.

— Пустите!

Вниз!

— А в случае разоблачения… вы не подумали?., эксцесс?., гнев Зинаиды… а если обнародовать?., вот возьму и по инстанциям… а?

Вверх!

— Пустите, негодяй! Балда… ворона несчастная, — трах по щеке, — идиот… пусти, я за себя не отвечаю… я… я в газете работаю… секретарем… возьму и фельетон про вас… какой вы негодяй… пустите! то-то…

Вниз!

— В несчастье я… крэг, крэг, карузерс чувыть… геморроидальные узлы… как же посмотреть?., фить, фить, рыкл, екл, а?

Вверх!

— Ничтожество… проклятое животное! Слезы не из-за вас! Мой любимый был летчик, дважды герой! Вон с дороги!

Вниз!

— В газете… про меня?… чрык, чрык… грым фираус в скобках… почему не пощадить… я екл бижур жирнау члок чувырь… кури-кури… слабый организм…

Вверх!

— Вы что, рехнулись? С ума сошел! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Меня не купите!

Вниз!

— Лык брутер, кикан, кикан, кикан… пощады и любви… я жажду, как орел… приказ… литон фри ay, ay… мы улетим… фить, фить, рыкл, екл, а?… Над пепелищем, над домами… Цветы, Марина… екл…

Вниз, вниз, она уж не владела руками, и смех ее завял, а слезы высохли, а лифт был полон электричества, как лейденская банка, и он все проваливался, проваливался, потом взмывал в сплошную черноту, в гиблое небо, и ей показалось, что она сама… сейчас… как ее любимый летчик или танкист… тот, который не вернулся… сейчас — конец, но в это время Попенков грохнулся на раскладушку и забился в судорогах.

Женщины дома № 14 учредили спасательный комитет и постановили дежурить у постели больного.

Утром из соседнего детского сада принесли манную кашу, сливки и творог.

Товарищ З. под давлением супруги прислал врача из Кремлевки, и тот провел консилиум с доктором Зельдовичем. Юрий Филиппович бегал в аптеку. Пугая фармацевтов формой и надписью cito!, он получал лекарства без очереди.

Лев Устинович безвозмездно брил больного, а его дети не шумели в подъезде, а, напротив, старались развлечь Попенкова, читали ему стихи и пели восточные песни.