Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Я почувствовал, что его слова меня убаюкивают.

— А еще они не понимают, что русские думают примерно так же, как и они. — сказал я, чтобы поддержать разговор. Что я такое несу, да и вообще, зачем я сюда пришел? Не помню. — Мы же в душе такие же черные. Мы. Русские... Украинцы... Белорусы...

На слове «белорусы» мои глаза плавно захлопнулись.

— Я мордвин, — слышу я голос Григория.

Веки налились мягкой тяжестью. Пришлось ее преодолеть, чтобы немного приоткрыть их.

— Нет, Гриша, ты не мордвин, — говорю я, улыбаясь. И моя рука ложится Волкову на плечо. — Ты не мордвин и ты даже не русский. Ты африканец. Африка твой дом, вся эта Африка и есть твоя личная Мордовия.

Я повернулся и показал на пространство за своей спиной. И увидел, что с ним происходит нечто невероятное. Оно внезапно покосилось, как во время землетрясения. Хотя столы и стулья остались на месте, и на стойке, вопреки всем законам физики, продолжали неподвижно стоять стаканы с пойлом. Стаканы продолжали стоять и на нашем столе. А, между тем, я чувствовал, что начинается настоящее землетрясение. Стены и пол тряслись, словно в лихорадке, и я чувствовал эту дрожь, и я видел дрожь на лице Волкова. Его трясло так же, как и меня. «Землетрясение,» — хотел я крикнуть — «спасайся, кто может». Но вместо слов из моего рта вырвался клекот птицы. Он сразу же стал жить своей жизнью, за несколько секунд оброс перьями, у него появились клюв и крылья, и этот звук стал смотреть на меня недобрым хищным глазом. Он подскочил к потолку и, ударившись об него, снова подлетел ко мне. Он закрывал своим оперением Гришино лицо, и я стал отгонять эту птицу. Птица принялась прятаться от меня, ныряя полностью в один стакан и выпрыгивая из другого. «Вот ведь какая дрянь,» — хотел я усмехнуться Волкову, но мой смех превратился в гиену с коротенькими задними ногами, и теперь она сама смеялась надо мной. И вместе с дивной птицей напряглась в ожидании того момента, когда я расслаблюсь и сделаю ошибку. Я не хотел расслабляться. Я начал сбрасывать со стола стаканы. Они медленно падали на пол, рассыпаясь стеклянными брызгами, похожими на стеклянные бусы белых первопроходцев, и звуки бьющейся посуды превращались в разных, очень опасных существ. Я успел заметить леопарда, дикобраза и косулю. Леопард рычал на меня, дикобраз обстреливал своими колючками. Косуля тоже была опасной, потому что норовила боднуть меня рогами. И когда ей это удалось, мне стало нестерпимо больно. Как будто ее рога были отточены напильником. А где же он, этот напильник? Конечно, в руках Григория. Я видел, что он сидит, как каменное изваяние, и у него в руках этот напильник, покрытый ржавчиной. Точно, это был он, этот опасный инструмент, и каменный человек водил напильником, оттачивая рога косули. Я на секунду забыл, что мне нужно быть бдительным, и упустил тот момент, когда рогатое животное боднуло меня во второй раз. От боли я закричал, хотя как раз этого мне делать было нельзя. Из тех звуков, которые я издаю, образуются новые хищники. И вот они ворвались в полутемное помещение. Кажется, здесь собрались все обитатели либерийских джунглей. Теперь уже невозможно было различить, кто есть кто, и вся присутствующая фауна превратилась в разноцветную массу, которая кричала, шипела, квакала, шуршала, рычала и повизгивала. А еще издавала зловонные запахи и норовила дотянуться до меня. Звери влезли даже на стол, за лесом рогов, хвостов, зубов я потерял из виду лицо Григория. Впрочем, он мне был не помощник. Григорий окаменел окончательно и лишь изредка водил напильником по сторонам. А что у меня в руке? Еще один пустой стакан. Я сжал его как можно крепче, размахнулся и, что было силы ударил об угол столешницы. В руках у меня появилось очень опасное оружие, в некоторых кругах известное под названием «розочка». Вполне удобное оружие. Звери увидели, что теперь я вооружен. Они явно перепугались и отступили. «Ага!» — воскликнул я. — «Ну, теперь вам кранты!» Я воодушевился и совсем упустил из внимания, что птица, первой слетевшая с моих губ, спикировала куда-то за мою спину. Она коварно села мне на плечо и ткнула своим клювом куда-то мне в темячко, в самую что ни на есть болевую точку. Боль была дичайшей, но у меня хватило бы сил, чтобы удержаться на ногах. Если бы не землетрясение. Все время, пока длился мой бой с нахлынувшими в бар джунглями, землю продолжало трясти. И я свалился под ноги каменному Григорию. Дикая стая разлетелась в стороны, и я успел заметить, что вовсе не такой уж он и каменный, этот Григорий. Из-под коротких бетонных брюк выглядывали вполне человеческие волосатые щиколотки, а под ними большие загорелые ступни в истертых вьетнамках. Потом все вокруг начало проваливаться в темноту, и я еще долго видел перед собой эти вьетнамки. И слышал незнакомый голос, говоривший не мне: «Он сможет выдержать?» Что это, вопрос или утверждение? И как называется язык, на котором говорит невидимый мне человек. Русский? Английский? Нет, я узнал его, я точно знаю, что это мордвинский. Не мордовский, мордовский это другой. Этот же был точно мордвинский. Ведь Гриша сам мне сказал, что он мордвин. Каменный мордвин в старых вьетнамках произнес: «Прости, старик, так было надо.»