Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

— Нет, погоди! — высвободил Журавлев сначала руку, а потом ногу. — Я спрошу.

Он приподнял с пола голову Джимми и указал на меня:

— Он обещал?

Джимми слабо кивнул. Сергей задумчиво поглядел мне в глаза. Потом с помощью хаотичных движений открыл свою сумку и неаккуратной горкой высыпал рядом с Мангу все ее содержимое. Кассеты вперемежку с ручками, блокнотами и мелкими либерийскими купюрами компактно рассыпались возле ног корреспондента ведущего информагентства планеты.

— Бери, — заявил Сергей. — Раз он сказал. Теперь они оттрахают меня и выбросят нахрен. Но ты бери. Ты спас меня от смерти.

И тут у Джимми проснулась корпоративная совесть. Он правильно понял, что загадочные «они» являются не кем иным, как работодателями Сергея. А в журналистской среде, как известно, работодателей одновременно презирают, любят и боятся.

— Нет, — сказал он. — Я не дам тебя оттрахать!

И принялся лихорадочно засовывать кассеты назад в Сергееву сумку, выхватив ее из рук хозяина.

— Нет! — демонстрировал благородное упорство русский журналист. — Он обещал! А он это знаешь, кто? Он это все равно, что я! А они пусть трахнут себя!

И снова высыпал собранные кассеты на пыльный пол.

У меня не было большого желания наблюдать за этим почти сексуальным приступом журналистской солидарности. Я оставил на столе ключи от старой машины, которую мне любезно предоставил Мангу, и вышел на свежий воздух. На улице меня ждал Суа Джонсон. За то время, пока я находился наверху, он уже успел раздобыть новое транспортное средство. Оно было нисколько не новее автомобиля Джимми, но у него имелись два несомненных достоинства. Во-первых, это был внедорожник с полным приводом. А, во-вторых, с небольшим, но достаточно вместительным, кузовом. К тому же, на таких «пикапах», в основном, разъезжали солдаты Тайлера и боевики Движения за демократию. Так что, при случае, и для тех, и для других мы вполне могли сойти за своих.

«Мезень» уже больше месяца стояла в порту Монровии. Ее было хорошо видно из окон кабинета капитана порта. Но наблюдать за ней отсюда было некому. Капитанерия всем составом, включая начальника, оставила рабочее место, как только началась блокада Монровии, и никто не мог заставить должностные лица вернуться в свои офисы. Неизвестно, кто руководил разгрузкой редких судов с гуманитарной помощью. Скорее всего, никто. И это объясняло ту скорость, с которой гуманитарка испарялась из помещений портовых складов. По территории порта днем и ночью сновали странные вороватые люди, не имевшие никакого отношения к морскому делу, но зато с оружием. Это давало им широкие полномочия. Они быстро, как крысы, перемещались от помещения к помещению в поисках любой добычи. Пробегая мимо «Мезени», они ненадолго останавливались и задумчиво глядели на группу ремонтников на борту небольшого суденышка. Видимо, столь малых размеров пароход не слишком возбуждал их хищные аппетиты, и странные люди шли себе дальше, своей непростой большой дорогой, а ремонтники без суеты продолжали чинить этот неказистый корабль.

Ремонтом руководил Волков собственной персоной. Здесь же, на судне, он и ночевал вместе со своими рабочими. Как он с ними рассчитывался и чем кормил, для меня и по сей день остается загадкой.

Пароход, как я уже сказал, не отличался внушительными размерами, но однажды установил своеобразный рекорд перевозки беженцев из Либерии в соседнюю Сьерра-Леоне. Это было еще до того, как власти Либерии отобрали у Гриши его главное достояние. Тогда Волков получил лицензию ООН на перевозку беженцев. И он смог взять на борт четыреста пятьдесят человек. Невероятно, как эти люди уместились на корабле, но еще более удивительно, что с многократным перегрузом Григорий дотянул пароход до соседней страны. Все-таки, этот мордвин, превратившийся в африканца, был отличным моряком. Шел ли он назад пустой? Конечно же, нет. Рейсы «Мезени» совпадали по времени с массовыми закупками оружия и боеприпасов для местной армии, на чем, конечно, заработали многие, и я в их числе. Возможно, в то золотое время Волков, сам того не зная, урвал у меня мою краюху хлеба, но ведь в нашей волчьей среде принято уважать за сноровку и крепкие зубы. Хотя капитана могли и не ставить в известность о характере груза, и это обычная практика в здешних неспокойных водах. За давнее прошлое мне нечего было злиться на Волкова. А вот недавнее я в глубине души никак не мог ему простить, хотя и согласился покинуть Монровию на его пароходе.