Василий Аксенов - Вольтерьянцы и вольтерьянки

Вольтер

Помню, помню. Однако тогда я немного притворялся. Сотни раз в жизни я немного хитрил и с Богом и со своим организмом, придумывая, как улизнуть от смерти. Иногда мне кажется, что вера возобновляется не мифами, а поощрением плодовитости. Уровень рождаемости, может, был главным врагом философии в наши времена. Мы рождаемся на дне и умираем на вершине. Плодовитость побеждает интеллект.

Mиша

Мне кажется, что в будущем интеллигенты по всему миру возвращались к религии; это верно?

Вольтер

Вы только что прибыли, а уже неплохо информированы. Да, это верно. Они просто устают думать.

Mиша

А мне кажется, они обнаружили, что у атеизма нет никакого ответа, кроме невежества и отчаяния. Человек оказывается в узкой полоске света меж двух бесконечных бездн. Рационалистическая этика провалилась. Вы всегда яростно выступали против концепции первородного греха, однако никогда не полагали ее глубокой метафорой инстинктов жизни. По сути дела, мы, в том числе и мы, заведомые вольтерьянцы и вольтерьянки, можем прийти к идее того, что религиозная вера — это самое драгоценное достояние человека, только она одна, противостоя гниению и тлену, может поддержать и облагородить наше существование.

Вольтер

Так что Моисей не придумал те беседы с Богом?

Mиша

Простите, мон мэтр, но меня удивляет этот незрелый сарказм. Неужели вам все еще кажется, что интеллигенция может обойтись без религии?

Вольтер

Во всяком случае, ее философская часть.

Mиша

Это наивно. Интеллигент без религии может разнести общество на куски. Религия не должна быть догмой, поскольку она не является панацеей от всех бед, однако без нее жизнь человека может в конце концов стать невыносимой.

Вольтер

Ты забываешь, шевалье, о чудовищной доктрине Ада, которая превращает Бога в более ужасного душегуба, чем любой деспот.

Mиша

Я не знаю, ближе или дальше я стал к этой доктрине после кончины. Прошлое почему-то отодвинулось в невероятное далеко. Однако я могу предположить, что богобоязнь может стать началом мудрости.

Вольтер

Так говорили католические иерархи, и, в частности, Папа Бенедикт. Однако, насколько я помню, ты не очень-то был близок к католическому ригоризму.

Mиша

Моя жизнь — это сплошной грех. Достаточно сказать, что я прошел через множество войн, а ведь любая война, пусть самая справедливая, — это открытое злодеяние. К сему нельзя не прибавить многочисленных женщин. Не устоял ни перед одним соблазном.

Вольтер

Включая и Екатерину, не так ли?

он показал лорнетом на склон холма, на котором, очевидно, только что прошла уборка урожая | одна скирда отличалась от других тем, что в ней воплощалась Императрица России

Ты видишь ее?

Mиша

Да, я вижу ее.

Екатерина (как далекое эхо)

Я простая душа, простая скирда, простая душистая скирда — это я.

Mиша

Я пойму, если мне предстоит предстать в Аду за войну, но за телесный соблазн, нет, не пойму. Все-таки я женщинам дал больше щастья, чем горя. А горе я принес как раз той, кого любил небесной любовью. Ну и вы, Вольтер, разве не принесли вы щастья тщеславнице Эмили дю Шатле, да и своей неряшливой племяннице, мадам Дени?

Вольтер

Ты чувствуешь, что наши позиции сближаются, шевалье? Церковь требует моногамии, но вы как вольтерьянец, похоже, понимаете, что это неестественно, как и селибат. Однако все эти муки Ада, коими нам грозят… Вспомните у Данте, какие изощренные пытки. Кто это ему внушил: Вергилий или чумной микроб?

Mиша

Вся первая часть у Данте — это мучения плоти. Мне иногда приходило в голову, что Ад — это когда душа умершего не может освободиться от останков. Все то, что вы подвергаете сомнению как «мифы церкви», Вольтер, подлежит толкованию, осмыслению, переосмыслению, подлежит смерти, наконец, но не зубастой насмешке.

Вольтер

Ну вот, параллельные линии опять разошлись! Знаешь, солдат, я старался поверить в Бога, однако Он ничего не значил в моей жизни. Признаюсь, я чувствовал пустоту там, где когда-то жила моя детская вера. Быть может, когда-нибудь по завершении истории возникнут иные люди, веселые в своей свободе и не затуманенные страхом Ада.

Mиша