Василий Аксенов: Вольтерьянцы и вольтерьянки

От Императрицы. 1774.

Государь Мой! удовольствую ваше любопытство в рассуждении Пугачева:…он с месяц тому назад пойман… теперь уже везут его в Москву… Генералу, графу Панину, он при первом допросе признался, что он козак Донской… он не умеет ни читать, ни писать, но чрезвычайно смел и отважен. До сего времени нет ни малейшего признака, чтоб он какой-нибудь Державе был орудием… Можно наверно утверждать, что г-н Пугачов был самовластный разбойник…

Я думаю, что по Тамерлане не было еще никого, кто бы более его истребил человеческого рода… он вешал без всякой отсрочки… всех вообще Дворян, мущин, женщин и младенцев… никто пред ним не мог спастись от грабительства, насилия и убийства.

…осмеливается еще ожидать пощады. Он воображает, что Я из уважения к его храбрости могу его помиловать… Если бы он одну Меня оскорбил, то мнение его было бы основательно: Я, конечно бы, его простила; но это дело до всей Империи касается, которая свои законы имеет.

От Вольтера. 1774.

…Подлинно Пугачов больше чорт, нежели человек. Удивляюсь, право, чтоб Турецкий Диван не догадался послать ему несколько денег. Может быть, потому, что он, как Генгиз Хан и Тамерлан, не умел писать. Бывали, сказывают, даже и такие люди, которые остались основателями религий, а имени своего не умели подписывать. Все сие не много чести приносит человеческому роду. Всего более делает ему честь Ваше великодушие.

От Вольтера. 1775.

Всемилостивейшая Государыня! Бывши удивлен и восхищен Вашими победами, не перестаю быть в недоумении от Ваших празднований. Я не могу понять, каким образом по повелению Вашего Императорского Величества Черное море перешло в лежащую под Москвою долину…

…Это я знал, что Превеликая Екатерина Вторая в целом мире первая Особа; но того я не знал, что Она и волшебница.

…Повергаюсь к стопам Вашего Величества с униженнейшим прошением прощения в том, что я дерзал Вас беспокоить моими пустыми и скучными просьбами.

От Императрицы. 1775.

Государь мой! Чем более на сем свете живешь, тем более привыкаешь видеть попеременно, что за щастливыми происшествиями наступают печальные позорища; а сии в свою очередь удивительными явлениями последуемы бывают.

От Вольтера. 1777.

Ваш подданный, отчасти Галл, отчасти Швейцар, по имени Вольтер, несколько дней находился при последнем издыхании. Духовный его отец, скороход города Рима и Католической Апостольской церкви, пришел дать ему напутствие. Больной ему сказал: Преподобный отец! Бог теперь меня осудит, не так ли? 3а что же, мой простосердечный старичок, спросил священник. За неблагодарность. Я был осыпан милостями Самодержицы, Господи, той, которая в этом мире представляет лучший Твой образ, и я не писал ей уже более года!

…О, если это так, так неблагодарность твоя похвальна! воскликнул священник. У нее и без тебя дел хватает!

От Императрицы. 1777.

…Нынешнею зимою читала Я два новые Российские перевода, один Тасса, а другой Гомера. Все их называют очень хорошими; но я признаюсь, что недавнее письмо ваше принесло мне более удовольствия, чем Гомер и Тасс. Забавность и живость, коими оно исполнено, подают мне надежду, что болезнь ваша никаких следствий иметь не будет и что вы очень легко более ста лет проживете.

Воспоминание ваше обо Мне всегда для Меня лестно и приятно; чувствования же Мои к вам пребудут навсегда непременны.

От Вольтера. 1777.

Вчерашний день получил я один из залогов Вашего безсмертия, Уложение Ваших законов на Немецком языке, коим Ваше Императорское Величество изволили меня наградить… оно будет переведено и на Китайский и на все вообще языки. Оно сделается всемирным Евангелием.

…Я бы желал, чтобы назначили награждение тому, кто выдумает лучший и вернейший способ прогнать скорейшим образом всех Турок в ту землю, откуда они пришли. Но я все думаю, что сия тайна предоставлена первейшей из всего человеческого рода Особе, которая Екатериною Второю именуется. Повергаюсь к стопам Ея, крича при последнем моем издыхании: Алла, Алла! ЕКАТЕРИНА, резул Алла!

На сем завершается цитирование, взятое автором романа из издания «Переписки» 1803 года, подаренного Иваном Протасовым Балахнинскому соковаренному заводчику Ивану Тимофеевичу:

«г— ну Самарину в день его Ангела 26 сентября 1834 года».

«Когда ты последний раз видел Вольтера?» — спросил Лесков. После паузы Земсков промолвил: «За день до его кончины, в мае 1778 года. Мне было тогда, как и тебе, тридцать четыре, а ему восемьдесят четыре. Не знаю, как тебе, но мне иногда казалось, что эти полвека не значат ничего, а в другой раз я начинал задыхаться от ужаса перед сим мафусаиловым возрастом.