Ёсио Мори - Сокровенное желание

— Разрешите еще вопрос — а что у вас за болезнь? — Когда он смотрел внимательно, взгляд его становился неприязненным.

— …

— Дело в том, что мне приходилось раньше встречаться с инвалидами, похожими на вас.

Я весь напрягся. То, что собирался произнести Киёмидзу, было овеществленным дурным предчувствием. Я-то надеялся — а может, он не обратил внимания на мою болезнь? Я внушал себе: спокойно, не нервничай, сохрани хладнокровие. Болезнь обнаружила себя, но ты же излечился, чего же бояться?

— Лет десять назад — в то время я еще был репортером в газете «Иомиури», — я как-то раз поехал в парламент для сбора информации, в тот день туда явилось множество инвалидов с петицией. Я расспросил, и выяснилось, что они — из ближайшего лепрозория…

Кровь отхлынула у меня от лица, тело стала бить мелкая дрожь. Слова Киёмидзу повергли меня в шок.

Прервав свою речь, Киёмидзу достал из внутреннего кармана угольно-серого пиджака пачку сигарет. Вытолкнув одну сигарету сантиметра на два, он предложил ее мне. Я неопределенно покачал головой. Тогда Киёмидзу вытащил сигарету, постучал по ней легонько ногтем большого пальца и сунул в рот. Он, казалось, избегал смотреть на меня. Взяв в руки спичечный коробок, лежавший на краю пепельницы, он с такой силой чиркнул, что из коробки выпало несколько спичек. Мягко поплыл сладкий запах дыма.

— Право же, простите мою бестактность. Прошу вас, не расстраивайтесь, — сказал Киёмидзу, пряча глаза.

Я был в смятении. На что намекал Киёмидзу? Каков был истинный смысл его слов? Означало ли это «запираться бессмысленно, признайся честно»? Или он до крайности простодушно предается воспоминаниям? Кровь, отхлынувшая было у меня от головы, резко прилила обратно и запульсировала так, что в висках застучало. В такой ситуации делать вид, будто ничего не понимаешь, было мучительно. Многие не владеют руками-ногами, но таких, у кого еще и на лице черноватый рубец, похожий на след от ожога, таких крайне мало. Кроме того, именно это — один из характерных симптомов болезни Хансена.

Если бы я сознался, насколько бы мне стало легче! Если меня возьмут на работу, когда и где мы с ним окажемся вот так, с глазу на глаз? Когда улик много, они рано или поздно должны обрушиться и погрести меня под собой. Мне этого не вынести…

— В лепрозории, о котором вы упомянули, пришлось побывать и мне, — решился я.

По лицу Киёмидзу промелькнула неясная тень.

— Но теперь все изменилось. Я вылечился и совершенно не заразен. Если надо, могу представить справку от врача, — произнес я, запинаясь. Голос мой, казалось, тает где-то в пустоте, не достигая слуха Киёмидзу.

И в послужном списке я солгал. Не мог же я написать, что находился в лепрозории, никто бы не принял меня на работу, — говоря это, я все больше терял присутствие духа. Я открылся Киёмидзу, камень с души был снят. Взамен этого вместе с жалостью к самому себе у меня появилось ощущение чего-то забавного. Киёмидзу молча слушал. Сигарета, лежавшая на краю пепельницы, собиралась вот-вот разгореться, испуская слабый дымок.

— Я буду работать, как бы трудно ни пришлось. Изо всех сил буду стараться. Раньше в лепрозории я два года редактировал газету. Нельзя, конечно, говорить, что это опыт, но полезным по крайней мере я буду… — Ощутив тщету своих слов, я замолчал.

Чем больше и отчаяннее я говорил, тем острее понимал, что мои слова буксуют. Моя нелепая фигура выглядела здесь, должно быть, особенно безобразно. Я помнил, какой я ее видел в зеркале!

Киёмидзу поднял голову.

— Понятно. Я думаю, мы так или иначе уведомим вас.

— А не могли бы вы дать ответ сейчас же? — попросил я. В объявлении, наклеенном на стекле, с внутренней стороны значилось: «О подробностях лично. Решение на месте». По опыту я знал, что «последующее извещение» на девяносто процентов означает отказ. Пусть даже не примут, но я хотел услышать от Киёмидзу о причинах. Вот оно что. Хорошо, подождите немного, — ответил Киёмидзу, подумав. Поклонившись, он поднялся по лестнице.

Когда затих стук его башмаков над моей головой, меня наконец отпустило напряжение. Воскресли обрывки фраз, произнесенных Киёмидзу.

Я открылся ему, попавшись на наводящий вопрос. Киёмидзу встречался с теми, кто проводил сидячую демонстрацию у парламента за профилактические меры против проказы. Это было тринадцать лет назад. До самого последнего момента я упорно делал вид, что ничего не понимаю. Вероятно, так и следовало себя вести. Сомнение — всего лишь ступень к подозрению, оно никак не может считаться установленным фактом.