Максим Шраер - В ожидании Америки

В ответ на «Огненные колесницы» пастора Джошуа Реб Мотоцикл показал «Исход» с молодым Полом Ньюманом. Когда этот фильм Отто Премингера, снятый по бестселлеру Леона Уриса, вышел на экраны в 1960-м, он стал точкой отсчета в деле популяризации еврейской истории в Америке. Но летом 1987-го «Эксодус» («Исход») уже не был новинкой для советских беженцев. К тому же многие из нас испытывали противоречивые чувства, думая об Израиле, ощущали свою вину, так как решили вместо Израиля ехать в Америку или Канаду. Многие были недовольны фильмом; пошли жалобы. Реб Мотоцикл сделал выводы, и фильмы стали не столь прямолинейны. Пастор показал «До свидания, дорогая» с Маршей Мэйсон и Ричардом Дрейфусом. Раввин ответил на это «Смешной девчонкой» с Барбарой Стрейзанд в роли Фанни Брайс, комедийной актрисы, прошедшей путь от трущобных театриков нижнего Ист-Сайда до звездных подмостков Бродвея. В выборе Реб Мотоцикла чувствовалось некоторое лукавство, желание высмеять пастора сардоническими комментариями самих фильмов. И все же фильмы, которые показывал раввин, уступали пасторским, и люди жаловались, что они пресноваты и старомодны. В течение нескольких недель пастор Джошуа уверенно лидировал. Затем он решил показать нечто совсем уж мейнстримное — недавний фильм, ориентированный на молодежь. Выбор пал на «Танец-вспышку» Адриана Лайна, который позднее снимет «9 1/ 2недель» и «Лолиту». Реб Мотоцикл ответил на это «Певцом джаза», римейком 1980-го года с Нилом Даймондом в главной роли и Лоуренсом Оливье в роли старого кантора Рабиновича. Кое-кто из беженцев оценил бритвенное чувство юмора раввина, другие же снова были разочарованы. После просмотра группа немолодых мужчин столпилась у клуба. Они курили и громко ворчали.

— Это он так предупреждает нас или что?

— Ой, еврейский парень гуляет с шиксой — и что здесь нового?

— И старый кантор Рабинович рвет на себе одежду. Ну и пусть себе рвет.

По пути домой мне вспомнилась старая шутка об авторе, который принес свои стихи в редакцию толстого московского журнала. Редактор посмотрел стихи и говорит: «Хорошие стихи. Мы бы напечатали, но есть одно но». — «Какое?» — «Видите ли, ваша фамилия Рабинович… Может, возьмете псевдоним?» Автор смотрит на редактора с негодованием и отвечает: «Рабинович — мой псевдоним. Моя фамилия Хаймович». Вот так у меня в голове до сих пор роятся какие-то старые советские анекдоты, но здесь, в Америке, они мне почти ни к чему. Разве что сейчас, когда я вспоминаю об этих ладисполийских днях и нашем балансировании на грани американского будущего.

По мере того как июль заворачивал свой пыльный хвост за угол, где по вечерам у ресторана с разноцветными фонариками и ротанговыми креслами оркестрик играл «Аривидерчи, Рома», фильмы у пастора становились все лучше и лучше, и даже самые ярые поклонники Реб Мотоцикла признавали в своем кругу, что «дела у него не блеск». Я помню показ фильма «Дети малого Бога». По пути в Американский центр мы с мамой чуть не повздорили прямо посреди бульвара, и все из-за того, что мои родители до сих пор не решили, где нам поселиться в Новом Свете. В тот момент Вашингтон и Филадельфия еще конкурировали с Провиденсом, который я представлял себе рыбацким поселком, окруженным водой и километрами тростниковых топей. Отец считал, что нам поначалу будет легче в небольшом американском городе, мама же приходила в ужас от перспективы жизни в провинции. Несмотря на все страхи и сомнения, несмотря на неясность нашего будущего, после семи-восьми внешне спокойных недель, которые мы провели, загорая на пляже и купаясь в теплом море, мама выглядела отдохнувшей. Она всегда сильно загорала, и от солнца ее волосы становились на несколько оттенков светлее. Вспоминаю, как я иду по бульвару со своей смуглой средиземноморской мамой, одетой в белую блузку и новую итальянскую юбку, которую они с отцом купили на распродаже при закрытии магазина в Риме. Мы спорим о будущем, сначала по пути в кино, а потом уже в прохладной аудитории, устроившись в мягких креслах. Помню, что пастор Джошуа произнес тогда довольно длинное и туманное вступление о жизни в Америке, где, как мы вскоре должны будем убедиться, «самые разные люди живут вместе». В тот вечер, казалось, пастор Джошуа был особенно доволен собой; дважды он упомянул, что приготовил нечто «особенное» для нас — кино, которое вышло всего год назад. Было объявлено, что ленту он получил непосредственно из американского посольства в Риме. Несколько человек в зале стали аплодировать. Перед тем как удалиться со сцены, пастор сказал: