Александр Громов - Сборник

«Умна», – подумал Леон.

Выкрики хором дробились под Четвероногом в сложное эхо:

– Мы рады выслушать Умнейшего, – разом от многочисленных женщин, девушек, матерей, вдов и старух.

– Мы рады выслушать Умнейшего, – от ремесленников-мужчин, сбившихся в единую плотную массу.

– Мы рады выслушать Умнейшего, – от отдельной группы охотников.

– Рады… рады… рады… – вразнобой, от представителей менее распространенных родов занятий.

– Рады! – от кучки мальчишек.

На них шикнули.

Не очень-то они рады, отметил про себя Леон. Мужчины еще так-сяк, а женщины, сразу видно, пойдут за Хранительницей как одна, и та уже поняла: сход ей не страшен… Какую такую память оставил здесь по себе Умнейший? Впрочем, ясно какую, но только ли в Клариссе дело? Чего он хочет теперь – неужели и впрямь надеется уговорить? Любой другой на его месте не только не отважился бы собрать сход – не сумел бы заставить себя и показаться-то в Городе до самой смерти, давал бы кругаля в три перехода, чтобы только не смотреть людям в глаза… Вряд ли что путное у него получится. С другой стороны – видел ли кто, чтобы Умнейший сначала действовал, а потом думал?

– Говори, Умнейший!

Старик помолчал, дожидаясь тишины. Леон напрягся, весь обратившись в слух. Гул тысячной толпы мало-помалу стих. Где-то на краю площади взвизгнула собака, на которую, как видно, наступили. Кто-то в сердцах помянул драконий хвост.

– Я взял на себя смелость собрать вас, – начал старик, не повышая голоса, настолько глубокого, что он наполнял раскатами всю площадь, – чтобы рассказать вам о том, зачем я здесь, где меня мало кто ждет. Я пришел в Город, чтобы помочь вам, и хочу, чтобы вы это знали. И еще я пришел потому, что жду помощи от вас…

По толпе побежал легкий шум и затих в задних рядах.

– Каждый из вас уже слышал о Железном Звере, или не так? О сожженных деревнях и погибших людях вы тоже уже знаете. О чудом уцелевших, ищущих себе приют. Может быть, некоторым из вас известно и то, что я безуспешно отговаривал охотников от немедленного нападения на Железного Зверя. Я сделал это потому, что пытался сберечь их жизни для борьбы, которая только начинается… Меня называют Умнейшим… – старик усмехнулся. – Так это на самом деле или не так – не знаю. Притом теперь это не имеет ни малейшего значения. Знаю одно: сейчас из всех вас один я понимаю, с чем мы столкнулись. Даже те, кто уже видел Железного Зверя и пострадал от него, этого еще не поняли, и вовсе не потому, что они глупы, а я умен, а просто-напросто потому, что прецедентов нынешней ситуации не бывало за всю историю Простора. Можете спросить Хранительницу, можете перебрать по бумажке каждый заплесневелый документ забытых времен – не бывало! Никто уже не помнит, чтобы один человек нападал на другого, за исключением редчайших клинических случаев; никто не может представить себе, чтобы кому-нибудь вдруг понадобилось на кого-то напасть. Забыта мотивация агрессии. Ведь места на Просторе хватает на всех, верно? – Под одобрительный шум и качание головами старик перевел дух. – Теперь слушайте, чего вы еще не поняли. Первое. Рассеянные по Простору автоном-очистители, прозванные здесь Железными Зверями, подчиняются воле своих хозяев, воле чужой и сознательной. Это полезно запомнить всем и каждому. Второе. Воля эта направлена против людей так же, как против всего живого на Просторе. Третье. Воля эта непреклонна и не имеет ничего общего с силами живой природы. Я спрашиваю вас: удавалось ли кому-нибудь уговорами остановить на полдороге морскую волну или катящийся с горы камень? У Железных Зверей нет чувств, нет совести. У них есть только их работа, и они не остановятся, пока не выполнят ее до конца…

Леон слушал с раскрытым ртом. Так вот каков Умнейший – не пожелал лишний раз тратить слов, объясняя лично ему, Леону, глубинную суть трагедии. Но с какой стати он стал бы объяснять? Кто такой Леон? Обыкновенный стрелок из заурядной деревни, таких, как он, пруд пруди…

Старик прав, прав от начала и до конца. Зло в Столице? А Железные Звери – не зло? Надо еще разобраться, какой вред вреднее: от них или от похороненного в забытом месте неживого. На что-то подобное Кларисса намекала: будто бы гибель всего живого еще не самое худшее, что можно себе представить. Что же может быть хуже? Ничего удивительного: всякий знает, что у старых Хранительниц любой случайный загиб в голове окаменевает тверже кость-дерева.

– С ними нельзя договориться, – продолжал Умнейший, и люди в толпе забыли дышать, боясь упустить хоть слово. – Они всего лишь машины, живые разумные машины, служащие своим хозяевам. Причем прекрасно защищенные – уничтожить хотя бы один автоном-очиститель предельно трудно, если не вовсе невозможно. И тем не менее это необходимо сделать, если мы хотим договориться с их хозяевами. Поверьте, я знаю, о чем говорю: единственный способ обратить на себя внимание хозяев Железных Зверей – уничтожить одну из машин!