Иван Дроздов - Шальные миллионы

Развод он затеять не может: Нина в суде потребует раздела его капиталов, назовет банки, счета, — она все видела, все знает. Страсти выплеснутся на страницы газет, дойдут до Москвы, а там теперь нет защитников. С уходом в лучший мир отца оборвались и связи в министерствах. Расплодилась оппозиция, у нее клыкастые лидеры. А в Питер недавно приезжал какой-то тип и объявил о создании партии радикализма. И заявил: «Мы будем не говорить, а действовать». Создается партия действия. О-о…

Представил, какой шум по поводу ивановских миллиардов поднимет оппозиция. Банки перетрусят, заморозят авуары, а российская разведка пришлет людей, организует на него охоту.

Борис, в отличие от его отца, был слаб нервишками, и его фантазия закипала от малейшего пустяка. Дорогу перебежала черная кошка, над головой каркнула ворона, во сне покойник погрозил пальцем… Борис вскакивал в холодном поту и затем неделю не мог прийти в себя. Покой и беспечность возвращали наркотики, в другой раз — девочки. Но внезапная смерть в Париже танцора Нуриева отшибла его и от девочек. А радио, газеты галдели: Нуриев умер от СПИДа, от СПИДа… Молодой мужик — и умирает…

Борис перестал спать. Страх смерти повис над ним, стыла кровь в жилах. Он на все смотрел теперь сквозь туман зависти и раздражения. Жизнь становилась пыткой.

Точно мяч резиновый отскочил он от дорогих номеров в Варне. И наркотики не принимает, — вот уже третий день. И давно заметил: общение с Ниной гасит в нем жажду наркотиков. Остается тяга к вину.

Жить с ней рядом — это для него вариант лучший. Своим острым, расчетливым умом просчитал все плюсы и минусы и решил: этот вариант для него действительно самый лучший. Нетвердым голосом проговорил:

— Хочу переменить жизнь, заняться делом.

— Каким?

— Вложу деньги в предприятия.

— На Западе? Но какое право у тебя вкладывать наши, российские деньги в развитие западной промышленности? Ты станешь предателем, преступником, — тебя найдут русские патриоты и рассчитаются с тобой. Где бы ты ни был! О тебе уж писали.

Знала слабое место Бориса и жала, жала…

— Хорошо. Я буду думать, но только ты меня не прогоняй. Запри в моих комнатах и не пускай. Никуда, — ни в город, ни на пляж. Я буду читать книги и думать.

— Читай и думай, но закрывать я тебя не стану. Не нянька я тебе, надоело!

— Боюсь, что со мной у тебя возникнут неудобства.

— Какие же?.. А-а… Ты вот о чем. Но давай договоримся раз и навсегда: наш брачный союз распался, и ты покорно примешь любые варианты моей личной жизни. И другое условие: ты переведешь на мой счет половину своих капиталов, — как это сделал бы и суд.

— Половина?.. Но, Нина, зачем тебе такие деньги?

— А тебе они зачем?

— Но я их сделал. Они мои. И я об этом как-то не задумывался.

— Твои вклады нечисты, их в любой момент могут вернуть в Россию, а тебя объявят преступником. И потребуют к суду.

— Мои деньги добыты честным трудом, — я совершил ряд посреднических операций, получал по двадцать процентов от каждой сделки. Есть законы.

— Сегодня законы одни, а завтра — другие.

— А ты? Ты ведь тоже…

— Я чистая, аки стекло. Мне денежки достались по наследству. И я полмиллиарда перевела в Москву в Фонд ветеранов Отечественной войны, — людям, которым и ты, и я обязаны жизнью. И много задумала других благих дел. Словом, вот тебе мое условие: ты будешь жить в моем доме как у Христа за пазухой, и вообще со мной, где бы я ни была, но только половину вкладов переводи на мой счет. Кажется, это будет полтора миллиарда долларов.

— Откуда ты знаешь?

— От твоей милости. Ты в Москве и Питере не просыхал от наркотиков и в этом состоянии выболтал все: и банки, и банкиров, и номера вкладов, и фамилии лиц в министерствах, которые тебе помогают. У меня память цепкая, — запомнила.

Борис уронил голову, к переносице собрались морщины, глаза сузились, — он походил на старичка. Проговорил:

— Даже если ты затеешь развод, не получишь от меня ни копейки. — Тяжело поднялся и, как-то болезненно припадая на свои слабые ноги, вышел.

На сороковой день после смерти Силая Иванова в «Шалаше» давали поминальный обед. На месте хозяина, во главе стола, в высоком кресле, сидел Борис Иванов, сильно подвыпивший. Справа, на краю стола — хозяйка «Шалаша» Нина и возле нее пес Барон.

Робко, сбивчиво, и как будто кого-то опасаясь, говорили короткие речи об ушедшем в лучший мир. Борис и Малыш ничего не сказали. Борис с утра пил вино и принял небольшую дозу наркотика, — пучил остекленелые глаза, со странным, пугающим любопытством оглядывал Костю, Анну, Сергея, других гостей. Их было много. Только один прибор из двенадцати оказался незанятым.