Иван Дроздов - Суд идет

— Да, конечно. Иди, докладывай.

Фёдор говорил спокойно, а Драгана, как только увидела Гарри, тотчас и узнала его, изумлённая смотрела то на Фёдора, то на мужа, а затем и на Павла, не могла поверить, что всё это происходит наяву, а не во сне. Восхищал её Фёдор: спокойный, мужественный, он вёл себя так, как будто бы и не происходит ничего важного, что разговор с самим Папой Джо обычное для него дело. А когда Барри пошёл к президенту для доклада, она заглянула в глаза Фёдору и он ей показался богатырём из сказки, который никого и ничего не боится. Спросила:

— Ты будешь говорить с Папой?

— Да, буду говорить. Но что же здесь такого? Почему вы все встревожены и будто бы чего-то опасаетесь? Обыкновенное дело — разговор с Папой Джо. Это он должен волноваться, а не я. Во-первых, он — всего лишь должностное лицо. И только! Завтра ему дали пинка — и он окажется где? У себя на ранчо, с метлой в руках будет мести дорожки на усадьбе. И всё! Народ его презирает, как сейчас презирают в России Ельцина. А я?.. Да я, как и вот Павел, как и ты, Драгана, со своим Борисом… Да мы — великие учёные! Без нас уже нет науки. Она движется по путям, указанным нами. Ну!.. И кто же после этого должен волноваться, я или папочка какой-то презренной страны, которую во всём мире называют исчадием зла?

Но тут его монолог был прерван голосом Барри:

— Старик!.. Я соединяю тебя с шефом. Будь здоров, о кеюшки. Виват!.. Семь футов под кормой!..

На экране, что на «Пчёлке» висит под ликом Лукашенко, появился Овальный кабинет. За столом знакомый каждому жителю планеты простоватый улыбчивый мужчина средних лет по имени Джордж, тут же сидят два незнакомых для островитян господина. Папа Джо смотрит на экран настольного ноутбука, изготовленного в Японии для него специально. Под сводами кабинета раздаётся чёткая неторопливая речь Фёдора Светова:

— Рад приветствовать вас, спасибо за внимание, которое вы мне оказываете.

— Да, это так: желающих встретиться со мной много, но вот чтобы получивший аудиенцию забыл представиться и не назвал своего имени…

— Меня зовут Василий. Я живу на острове Кергелен.

Папаша Джо тронул рукой пачку бумаг, лежавшую у него на столе, сказал:

— Василий? Это хорошо. Вот тут у меня в бумагах тебя тоже называют Васей. Но почему-то при этом добавляют: с Кергелена. Вася — это, как мне объяснили советники, парень из глухой российской деревни. В городах таким именем детей не называют, а вот в сёлах, где народ русский рядом с медведями живёт, — там Василия можно встретить. А скажи ты мне, Василий, какая такая нечистая сила занесла тебя туда… на этот… как его? — остров Кергелен? Чего ты там забыл?.. И чего ты от меня прячешься? Ты-то, наверное, со своим фантастическим компьютером меня видишь, а мы вот таращим глаза на экран и видим нагромождение ледяных скал и небо над ними, а твоего жилища и тебя самого не видно. Ты что на это скажешь? Нет ли тут неравенства, дискриминации моих прав? В конце концов, я состою на службе государства и вправе рассчитывать на вежливое к себе отношение. А?.. Так я говорю или не так?

— Я тоже человек служивый, но шустрые ребята, которых вы наняли и посадили в Кремль, запретили нам упоминать свою национальность, отняли работу, и я вынужден покинуть Россию и живу вот здесь, на Кергелене. Тут самое холодное место на свете, дуют свирепые ветры и нет вездесущей полиции, которая есть у нас в России и у вас.

— А скажи, Василий: правда ли это, что ты умеешь зажигать слова в небе, вздымать высокие волны в океане и наводить всякие порчи на человека? Вот эти все ужасы перечислены в докладах, которые я получаю.

Владыка снова тронул рукой кипу бумаг, лежавшую у него на столе. И продолжал:

— Но если всё это так, то не следует ли и мне ожидать от тебя какой-нибудь бяки?

— Нет, Папа Джо, вы весёлый человек, забавный, — не то, что ваш друг Володя, который делает важный вид, хмурится и боязливо смотрит по сторонам, будто ждёт от Чубайса или Грефа подножки. У нас в России вас хотя и боятся, но за простоту и весёлость любят. Наш русский народ странный и не очень для всех других людей понятный; он любит всех, кто его мучает и даже пытается задушить до смерти. Вот сейчас он сильно любит демократов и выбирает их в Думу, будто забыл, что очень умный человек, открывший динамит, Альфред Нобель сказал: демократия — это власть подонков. Так что вы меня не бойтесь, я тоже русский и зла вам не сделаю. А что я немножко общипал крылышки вашим генералам, так это потому, что они слишком бешеные: кидали бомбы на Югославию, в Ирак войска послали, а недавно вместе с Израилем закидали ракетами Ливан. Им я немножечко подпортил физиономию, а вы хотя и значитесь в чёрном списке преступников, подлежащих наказанию, но в настоящий момент мы с вами играем роль парламентеров: вы от своей страны, я от России, а в парламентёров порядочные люди не стреляют. Наоборот: я готов в любой момент прийти вам на помощь и по первой вашей просьбе защитить и вас, и город, в котором вы на сей час пребываете. Василий добр и в дружбе надёжен.