Коринна Бий - Теода

— Скоро начнем разбрасывать землю на ржаных полях, чтобы снег поскорей стаял, — говорил тем временем отец.

Мои сестры и братья пытались слушать, но им это плохо удавалось, одна только мать поддакивала ему. Мор крепко заснул. Я опять взглянула на Теоду. Она собрала складки своей юбки на коленях и сидела, придерживая их скрещенными руками. Казалось, ее здесь уже нет. Сейчас она выглядела такой спокойной, что никто в этой комнате не смог бы к ней придраться.

В тот вечер мы с Роменой вышли проводить тетушку Агату и Барнабе с женой.

На плотный снег, который за последние дни покрылся ледяным настом, выпал новый слой, мягкий, как пух, взлетавший при малейшем дуновении ветра. Мы очутились в беззащитном, опустевшем мире, погруженном в ночную тьму, где перестало существовать время, где не было больше ни деревни, ни тех, кого мы оставили там, в доме.

Но то, что случилось по дороге, было так неожиданно, что мы не успели даже пальцем шевельнуть и только испуганно прижались друг к другу. Теода вдруг обмякла и упала — легко, как сухой лист. Она лежала на снегу у наших ног, такая жалкая, так не похожая на все прежние, знакомые нам ипостаси Теоды, что мы не верили своим глазам. Неужто это она и есть? Куда же подевалась настоящая Теода? Где она спряталась?

И тут рядом раздался вопль. Я помню, этот вопль пронзил нам грудь, как кинжал, — таким кинжалом убивают себя в экстазе оргии, ради наслаждения. Из темноты возник Реми, он бросился к телу Теоды, схватил ее и помчался прочь.

Мы кинулись по его следам, стараясь нагнать. Но он сильно опередил нас. Моя щека то и дело задевала черную шаль тетушки Агаты, всю запорошенную снежной пылью. Старуха шумно пыхтела и бормотала на бегу:

— Это сумасшедший! Я всегда говорила, что он сумасшедший!

Наконец следы привели нас к дому Барнабе. Дверь была закрыта, но в окне теплился свет. Тетушка Агата вошла первой, за ней мой старший брат, но оба нерешительно остановились на пороге спальни. Мы тихонько проскользнули за ними, надеясь увидеть то, что увидели они. И я разглядела Реми, стоявшего возле широкой кровати с балдахином; на ней покоилось тело Теоды. Она лежала с закрытыми глазами, в окружении горящих свечей, и я сперва сочла ее мертвой. Однако, вглядевшись пристальней, заметила, что она дышит, и еще меня безмерно поразила одна вещь: Теода лежала на покрывале из лисьих шкур.

Гордыня Реми, жар темной страсти, постоянно исходивший от него и от Теоды, когда они были вместе, — вот то, что, вероятно, удержало нас от вторжения. Даже Барнабе и тот не осмелился войти в комнату. Уж не попал ли он в чужой дом?! И все же привычка взяла верх над этим необъяснимым почтением. Он ринулся к кровати, скрыв от меня Теоду. Когда я в свой черед попыталась подойти к ложу, тетка свирепо оттолкнула меня:

— А ну, живо домой, позовите сюда мать!

И мы с Роменой очутились перед запертой дверью.

На следующий день после обморока Теоды тетушка Агата соблаговолила разъяснить нам, что наша золовка поскользнулась на льду, но уже оправилась от падения. Позже мы узнали, что Жозеф Барра приметил Реми, неподвижного, как статуя, и с ног до головы запорошенного снегом, перед жилищем Барнабе: «Он так и проторчал там до самого рассвета…»

А однажды вечером (не могу утверждать, так ли было на самом деле) несколько парней громко постучали в дверь моего брата. Он не открыл, полагая, что его ждет какой-нибудь злой розыгрыш. «Мы принесли подарок для твоей жены!» — крикнули шутники. Говорили, что поутру Барнабе обнаружил десяток жердей, прислоненных к наличнику. Теода обычно пользовалась ими для растопки.

И еще было пресловутое лисье покрывало, не оставшееся незамеченным. О нем много судачили по деревне. Людям не верилось, что такой никудышный охотник, как Барнабе, смог добыть для своей жены целых две дюжины лис — ибо их сосчитали: там было ровно двадцать четыре сшитых вместе шкурки, притом самого лучшего, зимнего меха.

Эти сплетни стали для нас истинной мукой, они унижали нас. Бывали дни, когда я приходила домой бледная, дрожа всем телом, как в лихорадке. Но ни разу мы, сестры и братья, не обменялись по этому поводу ни единым словом.

А злой рок упорно не отступал — напротив, с каждым днем обрушивал на нас все новые и новые, самые разнообразные и причудливые козни.

На обочинах дорог стали находить задушенных кур без единого следа крови. Они походили на костры в снегу. Их рыжеватое оперение, которое я считала вполне заурядным, выглядело здесь, посреди всей этой белизны, богатым, даже роскошным, о его красоте я раньше и не догадывалась. Казалось, эти большие редкостные птицы прилетели из неведомых краев и вот сложили головы на земле Терруа.