Александр Шаргородский - Иерусалимские сны

— Зачем тебе труба? — удивилась жена.

— Я не знаю. Ещё не знаю.

Она странно взглянула на него, но промолчала.

Бар заперся в кабинете и начал дуть. Из трубы вылетало что-то плаксивое.

Он нанял себе учителя, негра-джазмена. Это был лучший джазист города. Он запросил немало, но Бар мог платить.

Уроки он брал ежедневно. Жена вначале принимала таблетки от головной боли, затем переехала в лавку — там было спокойнее, да и Сэм совсем перестал работать — должен же был кто-то стоять за прилавком.

Соседи приходили к нему с жалобами, умоляли играть потише или переехать — он никого не слышал.

Они, чертыхаясь, начали собирать вещи, и вскоре район, где он жил, опустел.

Джазмен-негр был доволен учеником. Бар уже прилично выводил несложные мелодии, в лавке дело не шло.

Жена умоляла Сэма одуматься, вернуться к прилавку, поправить финансовое положение — в ответ он исполнял «Дым идет в твои глаза».

Вскоре Сэм попросил негра разучить с ним «Лет май пипл гоу».

Часами он слушал, как эту мелодию играл Армстронг, а затем хватался за свою трубу…

Ему виделся Моисей, его брат Аарон и египетский фараон, не отпускающий евреев на свободу.

Жена пошла советоваться к известному психиатру.

— Труба — это мужской половой орган, — задумчиво произнес психиатр, взяв за это открытие приличную сумму.

На этом общение жены с медициной прекратилось. Она переехала к матери, но и туда иногда долетали мелодии Сэма.

А Бар продал лавку — и жена решила, что её бедный муж таки свихнулся. На вырученные деньги он создал оркестр, маленький диксиленд — банджо, контрабас, флейта и труба, — как в далёком Нью-Орлеане.

Они играли в кафе, на уличных праздниках, на набережной — солировал всегда Сэм.

Люди аплодировали ему, бросали в белую шляпу монеты, и он был рад этим медякам больше, чем когда-то выручке своей лавки.

Он носил канотье, красный пиджак, белые брюки и мокасины.

Теперь он жил уже не на вилле — ему просто нечем было платить за неё — а на чердаке. Чердак был всегда полон: гости пили легкое вино, бесшабашно болтали, а потом шли играть на улицу — и это был праздник.

Он играл в солнце и в дождь, особенно в дождь, осенью, — в этот период у людей бывали особенно грустные лица. Труба грела их сердца, и солнце всходило где-то в районе поджелудочной железы.

Впервые в жизни Бар был доволен каждым прожитым днём: он только никак не мог понять, почему так поздно начал жить этой жизнью.

Больше всего он любил «Лет май пипл гоу». Он играл эту мелодию с блеском. Послушать его приезжали из соседних городов.

— Великая фраза Торы родила великую песню, — говорил он.

…Сентябрь стоял тёплый, и первые жёлтые листья слетали с деревьев. Было утро Рош-ха-шана. Что-то толкнуло его — впервые он не поднёс к губам трубу, а пошёл в синагогу.

Молитва уже шла к концу. Сэм искал глазами свободное место — и вдруг услышал необычайный звук. Он поднял глаза туда, где лежали свитки Торы — и увидел еврея в талесе, с бараньим рогом в руках.

Пел шофар. Он звал к раскаянию — и, казалось, милость Божья разливалась по земле.

Бар слушал шофар и не мог разгадать смысл мелодии, но мистические её тона разбудили в его душе что-то скрытое, неведомое, и прекрасное обещание удивительного разрывало сердце. Сэм слушал шофар, и всё тело его содрогалось. Он сознавал, что человеку не дано всего понять, и даже вообще понять что-либо — даже простого звучания бараньего рога, — да ему это было и не нужно.

Раннее утро просыпалось, и день обещал быть прекрасным.

И Сэм вдруг понял, почему его звала труба: прежняя жизнь его рухнула, как стены древнего Иерихона, и он знал, что никогда не вернётся к ней, ибо «тот, кто восстановит Иерихон, на первенце своем заложит его основание».

Теперь он знал, Сэм Бар, почему так любил «Лет май пипл гоу»: Бог забрал у него котлы с мясом, но отпустил на свободу.

Ему было хорошо, Сэму Бару, он даже не боялся смерти — знал, что на его похоронах, как в далеком Нью-Орлеане, будет играть диксиленд…

Солнце начало садиться, арабы вновь стали прибывать. Видимо, приближалась очередная молитва.

— Сплошной «хадж», — сказал Сэм, — пора уматывать. Ты уже попросил у Бога, что хотел?

— Да, — ответил я.

— Надеюсь, не из мечети? — уточнил Сэм.

— Нет-нет, — ответил я, — с горы, с вольного воздуха.

— Жди положительных результатов, — пообещал он, — и кончай свой роман со Стеной. Она ни к чему хорошему не ведёт. Нужно строить Храм, дружище. Надо подниматься на гору, надо подниматься…