Александр Лекаренко - Последнее путешествие Клингзора

- Ну, вот, - уже почти мирно пробормотала женщина, - опять стрельба.

Она говорила что-то еще, но он уже ничего не слышал.

Диана стала в позицию и натянула лук. Потом она сделала быстрый, почти неуловимый с такого расстояния, полуоборот и пустила стрелу в небо.

“Вот оно, - подумал он. - Навес”.

Стрела мгновенно исчезла в сиянии солнца.

Он еще успел подумать, что вариация снова пошла своим извилистым путем. Эвелина не стреляла навесом. Никогда. Она умерла раньше, чем научилась это делать, а в следующее мгновенье острая, как шило, спортивная стрела вместе с лучом солнца вошла в сердце его жены. Он вскочил, потрясенный. Женщина умерла почти мгновенно, но все же успела взбрыкнуть ногами и перевернулась вместе с креслом. Теперь она лежала на траве, глаза выпучены, ноги подняты на перевернутое кресло, юбка задралась. Сначала крови не было вообще, потом тонкая алая струйка сбежала на ее морщинистую шею.

Он отчаянно боролся, пытаясь выбраться из этого путешествия. Очень плохого путешествия. Но что-то, как магнитом, развернуло его в противоположную от трупа сторону.

Диана, в сиянии солнца, облитая черным шелком, приближалась к нему, и черный лук покачивался в ее руке.

- Тебе понравился выстрел, папочка? - спросила она.

Он плохо помнил прошедший день, но следующим вечером они снова сидели за столиком уличного кафе на бульваре. Он был уже основательно пьян.

- Мне сейчас не до книжки, - говорил он. - Моя жена умерла. Ее любовник пристрелил ее из мелкокалиберной винтовки. Как крысу.

- Как это печально, - сказала она.

- Что?

Их глаза встретились, его - пьяные и злые, ее - холодные, как голубой лед.

- То, что она умерла, - спокойно ответила Диана. - Вам грустно?

Он пожал плечами.

- Она была стервой. Большой стервой. Но она крепко и много раз помогала мне, - он поскреб щетину на щеке, - в моей многотрудной жизни. Впрочем, мы не жили вместе последние десять лет.

- Но вы не были в разводе?

- Нет, - он пожал плечами. - Сам не знаю, почему. Может быть, было просто лень.

- У вас есть дети? - спросила она.

- Была… дочь. Больше нет, - он посмотрел сквозь стакан в красный зрачок заходящего солнца. - Самоубийство.

Солнце закатывалось за крыши, напоследок пронзая лучами листву лип. Подкрадывались тени.

- Вы исчезли так внезапно…

Она промолчала.

- Как будто убежали.

- И что теперь?

- А что теперь? - он не хотел этого, но в его голосе прозвучала тоска. - Ублюдок в тюрьме, Инга в гробу, что может быть теперь?

- Вы заплатили мне за рисунки, - напомнила она.

- А, пропейте, - он махнул рукой. - Рукопись никуда не годится, Диана. И я знал это с самого начала. И вы, кстати, очень тонко мне намекнули на это, - он ухмыльнулся. - Я намерен переделать ее полностью. Аванс придется вернуть. Черт с ним, теперь я могу себе это позволить, - он помолчал, глядя в пустой стакан. - У Инги не осталось наследников, видите ли. Кроме меня. Надо ехать и заниматься ее домом. Сейчас там присматривает человек. Из местных, но это не может продолжаться до бесконечности. Да и как он присматривает? - он помолчал, щурясь на умирающее солнце. - Я не могу продать дом, даже, если бы и захотел, наследник вступает в права только через шесть месяцев. Но я не хочу…

- Почему он ее убил? - спросила Диана.

- Неизвестно. Он просто подошел и выстрелил ей в сердце из винтовки. Его задержали, когда он сидел на ступеньках крыльца и пил виски из бутылки.

- Вам не будет страшновато там? - спросила она.

- Ха. Ха. - ответил он раздельно и вдруг взгляд его оживился, - Послушайте, поедемте со мной. Там скучновато, но комфортабельно. Я буду работать над рукописью, вы - рисовать, причем, все, что угодно. Там чудесные морские пейзажи.

- Где этот дом? - спросила она.

- На Побережье.

Дом был огромен и на редкость уродлив, то ли разбойничий притон, то ли портовый склад. Он был выстроен из дикого серого камня с вкраплениями красной, спекшейся от старости кирпичной кладки. Никто никогда и не думал его штукатурить. Прямо из стены под крышей торчали балки, мощные деревянные брусья, серые от солнца и соли. Крыша была покрыта старинной розовой черепицей, пористой, в четыре пальца толщиной, каждый лист килограммов в шестнадцать весом. Дом стоял не далее, чем в тридцати метрах от линии прибоя. Прямо из воды, рядом с деревянным причалом выходила пара узких, заржавленных рельсов и, утопая в песке, исчезала под створками высоких ворот, врезанных в каменную стену.