Александр Лекаренко - Последнее путешествие Клингзора

- Вот как, - наконец медленно произнесла Марта. - Новая хозяйка пришла.

Он ощутил некоторую неловкость, Диана вовсе не была хозяйкой. Она даже не была его любовницей.

- Ну, садитесь, - сказала она, указывая смуглой рукой на стол и скамьи из почти черных, отполированных тысячами прикосновений досок. Девочка принесла простой стеклянный графин, наполненный рубиновым вином и три маленьких стакана, отмытых до воздушной прозрачности. - Пейте вино, хорошее вино, - приговаривала старуха.

Вино, действительно, было отменным. Вкусом и запахом оно напоминало свежий виноградный сок, только без виноградной сладости. Но от первого же глотка поплыло в голове.

- Я сжег тело Инги, - медленно сказал он.

- Она была мудрой женщиной, - кивнула старуха. - Теперь никто не доберется до ее костей.

- Но я не знаю… - продолжил, было, он.

- Я знаю, - перебила она, - ты хочешь знать, что делать с тем, что от нее осталось.

- Да, - удивленно ответил он.

- Где ее пепел?

- На ее яхте.

- На барке?

- Да, на барке.

- Не беспокойся. Она утонет вместе со своей баркой, - старуха внезапно расхохоталась. - О, как она хлестала того немца!

- Немца? - он был почти уверен, что речь идет о Юргене.

- Летчика. Он летал здесь, - она покрутила в воздухе рукой, - и высматривал то, на что нельзя смотреть. Вот Мама и выдавила его глаза, - старуха мстительно ухмыльнулась. - Теперь он охраняет то, что высматривал.

“Вот оно”, - подумал он. До этого Марта не проявляла никаких признаков безумия. Но не могла же она в здравом уме говорить о человеке, который погиб здесь более полусотни лет тому назад? Он представил себе Ингу, хлещущую плетью скелет в лохмотьях летной формы.

- Летчик умер, - сказал он, скорее самому себе, чем Марте.

- Нет, не умер, - возразила она. - Мама убила его тело. Но его душа сидит в его костях, в его пустой голове, - она постучала себя по лбу костяшками пальцев. - Как в тюрьме. Если его бить и мучить, он будет делать то, что ему скажут.

- Как можно мучить сухие кости? - спросил он.

- Огнем и железом, вот как. Огнем и железом. - Он отметил, что Диана жадно вслушивается в безумные слова старухи и что старуха обращается, в основном, к ней.- Теперь у него будет другая хозяйка, - старуха медленно улыбнулась, не спуская с нее глаз. - Новая хозяйка.

- Что он искал? - напряженно спросила Диана.

- Вход в дом Белой Мамы.

Назад они возвращались пешком, молча и уже в полной темноте. На единственной улице поселка совсем не было освещения. Только кое-где светились окна - здесь рано ложились спать.

Дома Диана сразу ушла наверх, не проявив никакого желания общаться. Он посидел еще некоторое время у холодного камина со стаканом виски в руке. А потом что-то потянуло его в ангар.

Испытывая странное чувство дежа-вю, он поднялся на борт яхты и вошел в каюту. Инги, конечно же, здесь не было. Банка с ее пеплом стояла на книжной полке. Он присел на узкий диванчик и наугад взял одну из книг. “Семь языков бога”, Тимоти Лири. Из книги на пол выпала фотография. Он поднял ее и поднес к свету бра. На фотографии, сделанной откуда-то сверху, был изображен участок заболоченного водоема со штрихами камышей по краям. Под водой была явственно видна хвостовая часть фюзеляжа.

- Инга, Инга, - сказал он в пустоту. Потом взял банку с пеплом и потряс ее. - Да что же это такое!

На следующий день он таки подсмотрел за купающейся Дианой. Он застыл в проеме распахнутой двери как раз в тот момент, когда она выходила из воды, Диана Пенорожденная.

Ее тело сияло в лучах восходящего солнца, вода стекала с ее белокурых волос, она шла прямо на него, улыбаясь, ее груди - из холодного мрамора, ее зубы - жемчуг неземной белизны, капли воды бриллиантами искрились в волосах ее выпуклого лобка.

- Ну, как? - она остановилась в полутора метрах от него, слегка расставив ноги, слегка разведя в стороны руки. Он пытался сказать что-нибудь уместное, но язык не повиновался ему. Потом кровь вдруг бросилась в его лицо и, резко повернувшись, он ушел в дом.

Позже, когда Диана, сверкнув ослепительными ногами, вознеслась наверх, он сидел за своей одинокой чашкой кофе и размышлял, медленно приходя в себя.

“Что есть красота? Почему одних она поражает, как молния, а другие не замечают ее вовсе? Каким органом мы воспринимаем красоту? Мозгом? Сердцем? Простатой? Почему красота всегда сексуальна, даже если это красота цветка или горного пика? Почему она всегда - редкость, аномалия? Почему осознание красоты всегда возникает в среде только очень старых, очень мудрых и деградирующих народов? Может быть потому, что красота - это предвестница смерти? Почему она всегда, всегда несет беду: Елена Троянская, Таис, Клеопатра, мадам де Монтеспан, Ева, Лиллит. На некоторых драгоценных камнях крови больше, чем руды, из которой они были добыты. Может быть, красота сама по себе - зло? Квинтэссенция зла? Ястреб красивей голубки, а ураган красивее ветерка. Не бывает красоты там, где труд и добродетель, она всегда там, где праздность и порок. И смерть. Никогда красота не спасет мир, она убивает его каждое мгновение самим фактом своего присутствия в мире. Человек, пораженный и зараженный красотой, даст любую цену за это неуловимое, вечно ускользающее Нечто, пойдет на любую низость, совершит любое преступление потому, что нет для него иных законов, кроме законов Бога его - Красоты и пророка его - Женщины. Ибо Красота - это капли крови самого Люцифера-Светозарного, пролитые им в грязь Земли во искупление добродетелей людских”, - так рассуждал он, уже вполне готовый к приятию дальнейших событий, ввергнувших его в ад.