Эмиль Айзенштрак: Диспансер: Страсти и покаяния главного врача

Проще всего предупредить Гришу Левченко. Звоню ему домой, прошу, чтобы с утра сидел у нас целый день, пока они не уйдут. Да ведь и это непросто — у них завтра в гинекологии операции с утра, женщин уже подготовили. Хотя лучше сорвать один операционный день, чем все операции нам сгубить. Так и договорились.

Один узел развязали, самый легкий. Теперь — Гурин и Саланова. Где их в области искать? Где живут? Телефоны домашние? (На работу звонить уже поздно.) Задерживаю шофера, у него свое: скаты потерты, до области не доедем.

— Ладно, — говорю, — поедем на моей, только с тобой: непогода, темень, скользко, устал я и от операций, что были с утра, и от этих набатов и зарниц, что начались вечером. Тяжелый день выдался. Машину вести трудно, опасно. Шофер со мной. Теперь — адреса, телефоны областные. Собираю верных, кто не продаст. Они сразу поняли, сочувствуют, домой не бегут _ дело серьезное. Звоню на кафедру Гурину. Слава Богу, по коду область набирается сразу. Но только поздно уже — они рано расходятся. Однако же ответил кто-то. Умоляю пойти в кабинет Гурина, а вдруг он задержался?

— Куда там, — отвечают, — его в это время никогда не бывает.

— Ну, скажите телефон домашний.

— Нет телефона.

— Адрес, пожалуйста, я сейчас буду выезжать к нему.

Назвали улицу и номер дома, квартиру не знают. А дом огромный, девятиэтажный. На каком этаже его искать, в каком подъезде? Ну да ладно: уже ниточка. Мои тем временем узнали телефон свекрови Салановой. Звоню, к телефону никто не подходит, потом узнаем, что свекровь уехала на Украину. И еще известие: здесь, в нашем городе, на улице Гоголя 16, живет санитар из морга, который знает подробный адрес Гурина. Едем на улицу Гоголя, штабу своему говорю: не расходиться. По дороге рассуждаю: Гришу предупредил, Гурина все равно найду. Саланову уволю. Жертвую фигуру, очень много на ней сошлось: дозвониться не могу, адреса не знаю и, вообще, опасно — мои же «правдолюбцы» завалят. Так. Что-то проясняется. Это в голове. А на улице — тьма кромешная, фонарей нет — окраина. Дальше и дороги нет, обрыв какой-то, глина и лед. Холод собачий и ветер страшный — гудит, свистит, метет. Герои кино сквозь такую пургу смело идут навстречу опасностям. Я тоже выхожу из машины. Скользко, пустынно, держу равновесие, по тропинке, по обрыву — куда-то вниз, в преисподнюю. Где-то улица Гоголя? Провалился в яму по колено. Выбрался, посмотрел на звезды. Подумал вдруг: чем это я занимаюсь? Сумасшествие! Да что же я сделал такое, чем виноват? И жалость к себе теплая, сентиментальная, со слезой в горле. Только некогда мне, времени совсем в обрез. Разом отряхнулся и снова — в игре. Ладно, думаю, уж лучше в цивилизованном девятиэтажном доме искать квартиру Гурина, чем улицу Гоголя в этом проклятом обрыве. В машине теперь совсем приятно и тепло, только в теле какой-то зуммер гудит — с утра же еще ничего не ел. Возвращаемся в диспансер, чтобы долить бензин (шофер сразу не сообразил), и здесь удача: звонил Гурин, оставил свой телефон. Он таки сидел на работе, только им было лень пойти в соседнюю комнату через коридор и вызвать его. А когда он сам на них наткнулся, они рассказали, что я звонил. Теперь сидит у телефона на кафедре, ждет моего звонка! Наконец слышу его голос. Договариваемся: приедет, сядет в белом халате у микроскопа. Откликаться будет на фамилию Фридман — не станут же они паспорта проверять! Так все и получилось на следующий день. Не зря говорят: «Тяжело в ученьи, легко в бою!». Вышли мы с честью, и потери не такие уж большие: пройдет месяц-полтора — опять Саланову возьму. А пока живем, и еще будем жить. И черт его знает, как это у нас пока получается?!

Теперь нужно использовать спокойный промежуток для работы. Можно достать где-нибудь на заводе рулон бумаги да изготовить тысяч сорок иллюстрированных анкет по само обследованию, да оплатить за чей-нибудь счет, да распространить в городе по почте. Можно ремонт закатить, давно руки тянутся, да и пора. Можно еще идею века давнишнюю исполнить: написать вместе с профессором монографию — атлас типичных стандартных операций в онкологии. Да не в этом идея, а в том, чтобы атлас записать не на бумаге, а на видеопленке, чтобы каждую операцию потом проследить на телеэкране, в движении. Чтобы не из-за плеча, впопыхах, годами, а за минуты вся целостная картина в динамике, чтобы можно было остановиться, перекрутить пленку — еще раз посмотреть, вглядеться в любое движение, а потом, за операционным столом, уверенно вспомнить и повторить. И тогда наше хирургическое ремесло, рукодействие станет доступней, ближе. И в любой деревне молодой хирург перед новой для него операцией сможет предварительно ознакомиться с ней в исполнении Большого столичного Мастера.