Изидор Окпевхо - Последний долг

Теперь я понимаю, что в моем положении — много людей. Если общая политика такова, никто не может чувствовать себя в безопасности. Это значит лишь, что любого могут внезапно сюда привезти, чтобы он защищал свою жизнь потому, что кто-то поставил ее под вопрос. Так какая может быть безопасность, какая надежда хоть у кого-нибудь? Мои мысли неожиданно перескакивают на жену и маленького сына. Кто знает, что им сейчас грозит…

— Господин Рукеме, — это говорит один из членов комиссии, — кто вы по роду занятий?

— Я учитель.

— Где вы преподаете?

— В миссионерской школе святого Мартина, в Урукпе.

— Давно вы там преподаете?

— Я… — голос его напрягается, — в течение пяти лет.

— И вы преподавали в Урукпе до оккупации штата мятежниками?

— Да, сэр. Ах, нет, сэр. Я преподавал в Офузе.

Член комиссии сердится:

— Вы знакомы с господином Ошевире?

— Да, сэр.

— Хорошо знакомы?

— Очень хорошо, сэр. Я очень часто его видел.

— Понятно. Вы его часто видели — а дома вы у него бывали?

— Нет, сэр.

— Тогда, очевидно, вы не слишком хорошо с ним знакомы — так?

Рукеме опускает глаза:

— Да, сэр.

— Как же вы можете с такой уверенностью говорить о его связях и действиях?

— Об этом все в городе знают.

— Включая вас?

— Да, сэр.

— Знают по слухам или как очевидцы?

Рукеме молча смотрит перед собой в пустоту.

— Я вам задал вопрос: по слухам или как очевидцы?

— Гм… Мы все знали, чем он занимается.

— Вы не ответили на мой вопрос. Я спрашиваю: было ли это знание основано на слухах или на личном опыте?

— По всему городу ходили слухи, что он помогает мятежникам.

— Стало быть, слухи? — Во взгляде допрашивающего подвох.

— Да, сэр.

— Господин Рукеме, вам никогда не приходило в голову, что некоторые из этих слухов могут быть недостоверны?

— Я… я не знаю. Не думаю.

— Вы не думаете! — В голосе члена комиссии издевка и возмущение. — Если вы так уверены в том, что содержится в вашем письменном заявлении, зачем вы сами себе противоречите и отнимаете у нас время?

Рукеме опять уставился в пустоту, мрачный и озадаченный. Его ладони соскальзывают с колен, руки болтаются.

— Послушайте, — говорит член комиссии. — Я хочу, чтобы вы это ясно поняли. Мы не обязаны верить всему, что вы говорите. К тому же вы излагаете факты так, будто сами не очень уверены в некоторых подробностях. Это, конечно, естественно. Вы меня поняли? Хорошо. В противном случае, если бы мы были обязаны верить всему, что вы говорите, возникла бы опасность выдвижения против господина Ошевире многих несправедливых обвинений. А наша комиссия должна быть справедливой. Вы поняли? Прекрасно. Что касается вас лично, мы хотели бы, чтобы вы не волновались.

Рукеме вскакивает и становится смирно. В зале хохот.

Член комиссии качает головой.

— Постарайтесь не волноваться. Иначе вы не сможете рассказать нам правду. Мы никого не судим. Мы только стараемся узнать правду о том, что происходило в штате во время оккупации. Не волнуйтесь же! Итак, — взгляд его суров, стиснутые руки лежат на столе, — скажите, господин Рукеме, у вас есть личная неприязнь к господину Ошевире?

— Нет, сэр.

— Прекрасно. Вы нам уже сказали, что не слишком близко с ним знакомы, чтобы день за днем наблюдать за его деятельностью. Это верно?

Рукеме колеблется.

— Отвечайте, это верно или неверно?

— Да, сэр.

— Что значит это «да, сэр»? Это верно или неверно?

— Верно, сэр.

— Очень хорошо. А теперь, господин Рукеме, скажите, как относились в Урукпе к господину Ошевире? В общем, люди любили его или ненавидели?

— Ненавидели, сэр.

— Это относится и к вам лично?

Рукеме молчит.

— Я вас спрашиваю, вы ненавидите господина Ошевире?

— Нет, сэр.

— Прекрасно. Допустим, что вы отличались от всех остальных горожан. Они его ненавидели, а вы против него ничего не имели. Это так?

Рукеме опять мрачно молчит. Ну сказал бы хоть что-нибудь! Конечно, меня он не осчастливит, если заявит, что обожает меня, — ибо как он может ко мне хорошо относиться, когда старается поставить меня к стенке?

— Хорошо, скажите, когда в Урукпе возненавидели господина Ошевире: до симбийской оккупации, во время оккупации или после того, как федеральные войска освободили город?

— После того, как федеральные войска освободили город.

— Как вы полагаете, почему люди возненавидели его именно тогда?

— Гм… он… его жена — мятежница.

— Мятежница?

— Да, сэр.

— Ясно. Я понимаю вас так, что его жена родом из племени симба. Кажется, он женился на ней до того, как войска мятежников оккупировали Урукпе, — это так?