Жак Рубо - Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Он поставил пиво так, чтобы до него можно было дотянуться, и решил размять пальцы. Для этой цели он выбрал вещь весьма мистического содержания, «Литании» Жеана Алена, где речь идет о душе, безвозвратно погрузившейся во мрак отчаяния и не имеющей другого исхода, кроме твердого упования на помощь и утешение, даруемые верой, ну и все такое прочее; но главное, чрезвычайно ценное для любого органиста преимущество этой пьесы заключается в том, что от нее много шуму. А отец Синуль полагал, что от органа непременно должно быть много шуму. Зачем бы людям в старину строить церкви из таких больших, тяжелых камней, если не для того, чтобы стены могли выдержать вибрации от органного «тутти» [2] Исполнение отдельных эпизодов музыкального произведения всем составом оркестра или хора. ? Всякий уважающий себя органист мечтает — втайне, конечно, ибо церковные власти за такое по головке не погладят, — чтобы от его «тутти» рухнул какой-нибудь собор, подобно тому как в давние времена под марширующей армией рушились мосты.

Отец Синуль заиграл «Литании» Жеана Алена. Все три богомолки (как настоящие, так и мнимая) от испуга чуть не свалились со стульев. Вот и еще одно достоинство этой пьесы, подумал отец Синуль: богомолки от испуга шлепаются задом об пол. Про эту особенность «Литаний» Синуль узнал во время поездки в Шотландию, благодаря одному органисту из Инвернесса, атеисту и алкоголику, не пожелавшему жениться на своей любовнице: за такое непресвитерианское поведение ему отказали в прибавке к жалованью, и в отместку он всячески пытался довести членов конгрегации до сердечного приступа. После многочисленных порций виски он доверил некоторые секреты ремесла Синулю, тогда еще холостяку и начинающему органисту, и его наставления не пропали даром.

Размяв пальцы, прочистив уши и возвеселив сердце благодаря успеху «операции „Будильник“», как это у него называлось, Синуль принялся размышлять над одной жгучей профессиональной проблемой, которую надо было решить как можно скорее. Первым делом он выпил поллитра пива, затем со вкусом рыгнул, поставил пиво на место и погрузился в раздумья. В Святой Гудуле ожидалось важное событие: одиннадцатиметровый отрезок улицы Закавычек, от улицы Вольных Граждан до сквера Отцов-Скоромников (по ту сторону сквера улица устремлялась к новым горизонтам), должен был принять второе крещение (если нам дозволено так выразиться) и отныне носить имя аббата Миня; на этой ультракороткой улице будет единственное домовладение, под номером один, и номер этот будет стоять на калитке, через которую, если вы еще не забыли, только что вошел отец Синуль и откуда можно напрямую попасть в капеллу князей Польдевских. Этот план созрел давно, однако долгие годы оставался неосуществленным: на всех заседаниях муниципалитета против него выступали либо светская, либо клерикальная партия, а иногда и обе сразу. И вдруг проект прошел благодаря хитроумному маневру епископа, монсиньора Фюстиже — он добился согласия обеих партий по отдельности, подбросив каждой из них «просочившуюся информацию» о категорическом несогласии другой. Против был подан только один голос: это проголосовал муниципальный советник, которого возмутило столь вопиющее нарушение правил нумерации домов в крупных населенных пунктах (нам известен лишь один прецедент — городок Кон-Минервуа, где добывается знаменитый розовый мрамор и где дома пронумерованы так, словно они стоят на одной стороне единственной улицы, траектория которой непостижима для человеческого ума). Одинокое строение на новой улице должно было числиться под номером два, а не под номером один, как постановил муниципалитет. Почему для увековечения памяти аббата Миня было выбрано именно это место, мы разъясним в надлежащее время.

Как известно, незабвенный аббат является автором «Патрологии», многотомного собрания сочинений восточных и западных отцов Церкви, а следовательно, Синулю надлежало подобрать такие пьесы для органа, которые бы соответствовали торжественности момента и общему духу «Патрологии». Но сколько он ни ломал голову, он не смог придумать ничего, кроме одной, безусловно подходящей вещи: прелюдии и тройной фуги си бемоль мажор Иоганна Себастьяна Баха. По правде говоря, сосредоточиться ему мешала неотвязная мысль: почему для церемонии выбрали именно его? Влиятельных друзей в муниципалитете у него не было, взгляды его всегда вызывали возмущение начальства, хотя семейная и личная жизнь были безупречны: у него не было любовницы, и он никогда не появлялся на людях заметно пьяным.