Виктор Пелевин - Чапаев и Пустота

– Вот так. Значит, правой берете за рукоять, а левой – за это место. Втыкать надо несильно, а то, знаете, застрянет и… Ну а потом вверх и направо. А сейчас вы, наверно, хотите сосредоточиться. Времени у нас немного, но на это хватит.

Сердюк сидел в каком-то оцепенении и все глядел в стену. В его голове шевелились вялые мысли о том, что надо бы оттолкнуть Кавабату, выбежать в коридор и… Но там запертая дверь, и еще этот Гриша с дубинкой. И еще, говорят, есть какой-то Семен на втором этаже. В принципе можно было бы позвонить в милицию, но тут этот Кавабата с мечом… Да и не поедет милиция в такое время. Но самым неприятным было вот что – любой из этих способов поведения предполагал, что настанет такая секунда, когда на лице Кавабаты проступит удивление, которое сменится затем презрительной гримасой. А в сегодняшнем вечере все-таки было что-то такое, чего не хотелось предавать, и Сердюк даже знал что – ту секунду, когда они, привязав лошадей к веткам дерева, читали друг другу стихи. И хоть, если вдуматься, ни лошадей, ни стихов на самом деле не было, все же эта секунда была настоящей, и ветер, прилетавший с юга и обещавший скорое лето, и звезды на небе – все это тоже было, без всяких сомнений, настоящим, то есть таким, каким и должно быть. А вот тот мир, который ждал за отпираемой в восемь утра дверью…

В мыслях Сердюка возникла короткая пауза, и он сразу же стал слышать тихие звуки, прилетавшие со всех сторон. У сидящего с закрытыми глазами возле факса Кавабаты тихо урчало в животе, и Сердюк подумал, что тот уж точно совершит всю процедуру с легкостью и блеском. А ведь мир, который предстояло покинуть японцу – если понимать под этим словом все то, что человек мог почувствовать и испытать в жизни, – уж точно был намного привлекательнее, чем вонючие московские улицы, которые под пение Филиппа Киркорова наплывали на Сердюка каждое утро.

Сердюк понял, почему он вдруг подумал о Киркорове, – из-за стены, где сидели девушки, долетала какая-то из его песен. Потом послышались звуки короткого спора, приглушенный плач, и щелкнул переключатель программ. Невидимый телевизор стал передавать программу новостей, причем Сердюку показалось, что на самом деле канал не переключался, просто Киркоров перестал петь и начал тихо говорить. Потом послышался возбужденный шепот одной из девушек:

– Ну точно, смотри! Опять бухой! Смотри, как по трапу идет! Ну точно говорю, бухой в сиську!

Сердюк думал еще несколько секунд.

– Да катись оно все, – решительно сказал он. – Давай меч.

Кавабата быстро подошел к нему, встал на одно колено и рукоятью вперед протянул ему меч.

– Погоди, – сказал Сердюк и расстегнул рубашку под пиджаком. – Сквозь майку можно?

Кавабата задумался.

– Вообще такие случаи были. В тысяча четыреста пятьдесят четвертом году Такэда Кацуери, проиграв битву при Окэхадзама, вспорол себе живот прямо сквозь охотничью одежду. Так что нормально.

Сердюк взял в руки меч.

– Не, – сказал Кавабата. – Я же говорю – правой за рукоять, а левой там, где обернуто. Вот так.

– Просто резать, и все?

– Секундочку, секундочку. Сейчас.

Кавабата пробежал по комнате, взял свой большой меч и вернулся к Сердюку, встав у него за спиной.

– Глубоко можно не резать. Вот мне придется глубоко, это да. У меня-то секунданта не будет. А вы везучий. Наверно, хорошо эту жизнь прожили.

Сердюк чуть улыбнулся.

– Обычно прожил, – сказал он. – Как все.

– Зато умираете как воин, – сказал Кавабата. – Ну чего, у меня все готово. Давайте по счету «три».

– Ладно, – сказал Сердюк.

– Глубокий вдох, – сказал Кавабата, – и поехали. Раз… Два… Два с половиной… И-три!

Сердюк воткнул меч в живот.

Бумага уперлась в майку. Боли особой не было, но очень сильно ощущался холод от лезвия.

На полу зазвонила факс-машина.

– Вот, – сказал Кавабата. – А теперь вверх и вправо. Смелей, смелей… Вот так, правильно.

Сердюк заерзал ногами.

– Теперь быстрее поворот к центру, и на себя обеими руками. Вот так, так… Правильно… Ну еще сантиметрика два…

– Не могу, – еле выговорил Сердюк, – жжет все!

– А ты думал, – сказал Кавабата. – Сейчас.

Он подскочил к факсу и снял трубку.

– Але! Да! Правильно, здесь. Да, девятая модель, две тысячи прошла.

Сердюк выронил меч на пол и зажал обеими руками кровоточащий живот.