Николай Дежнёв - В концертном исполнении

— О нет, монсеньор! Я с вами полностью согласен! Время мало меняет характер и отношения между людьми и уж во всяком случае ничему их не учит! Да и с рождения Христа прошло всего каких-то семьдесят-восемьдесят поколений…

Серпина посмотрел на Черного кардинала, встретил взгляд близко посаженных, буравчиками, глаз. В них не было и тени той любезности, что звучала в его словах.

— Что ж, — сказал Нергаль, — я рад, что мы с вами одного мнения. Кстати о живописи. Я сегодня попросил Джеймса приобрести в Германии портрет Гегеля кисти кого-нибудь из его современников и повесить в этом замке на видном месте. Он будет мне приятно напоминать об удачно проведенной операции. Насколько я помню, это была ваша мысль подкинуть философу идею о единстве и борьбе противоположностей?

— Отчасти, монсеньор, отчасти! — любезно улыбнулся Серпина. — Я всего лишь разрабатывал в деталях вашу концепцию о схематизации человеческого мышления, навязывая ему то, что, смеха ради, назвали потом диалектикой. Особенно мне нравился ваш тезис об отрицании отрицания! Если помните, я еще предложил несколько его усилить, введя закон отрицания отрицания отрицания, но вы справедливо усомнились в интеллектуальных способностях студентов, на которых ляжет основная тяжесть изучения этого бреда.

— Ну-ну, не скромничайте, Серпина, не скромничайте! Закон единства и борьбы противоположностей — исключительно ваша заслуга! С помощью немца нам удалось внедрить в умы людей мысль о необходимости Зла в той же мере, как и Добра, заставить их думать, что грехи так же диалектически необходимы, как и благие деяния! — Черный кардинал довольно усмехнулся. — Я прекрасно помню, что именно за проведение этой операции вы были возведены в ранг действительного тайного советника! Или я ошибаюсь? Впрочем, можете не отвечать, я знаю это так же точно, как и то, что вам чертовски не хотелось являться сюда по моему вызову!

— Монсеньор, как можно! — воскликнул тайный советник в порыве притворного негодования.

— Не утруждайте себя фарисейством, Серпина, оно вам еще пригодится! — Начальник службы тайных операций скривил тонкие губы в подобии улыбки. — Воспринимайте ваш визит как объективную необходимость. В конце концов, все мы несвободны, у каждого из нас есть начальство! Между прочим, когда-то давно я даже пустил в народ анекдот на эту тему. Суть его проста: самый счастливый подчиненный на Земле — Папа Римский, потому что каждый день может созерцать своего непосредственного шефа распятым! И, признайтесь, я ведь не слишком часто призываю вас к себе…

«А дело-то действительно плохо, — решил про себя Серпина, — Нергаль пребывает в отвратительном настроении». Всем доподлинно известно, что скрывается за этой его привычкой расхваливать собственных подчиненных и вспоминать их успехи по службе.

— Что ж до скрываемого нежелания являться по моему вызову, — продолжал Черный кардинал со вздохом, — никто от вас не ждет обожания! Наш темный мир в отличие от мира светлого построен не на лицемерных «не укради» и «не пожелай», не на абстрактной любви к ближнему, а на реальной силе, страхе и стремлении любыми путями этого ближнего подавить. Если ты можешь себе позволить быть самоуверенным и наглым — будь им, но не обессудь, если кто-то другой сбросит тебя с пьедестала и растопчет. И практика показывает, что в таких условиях значительно безопаснее и удобнее быть вежливым и любезным. Впрочем, вы, Серпина, эту науку прекрасно усвоили. Для тех, кто знаком с построением общества на принципе силы, становятся понятными скрытые от взгляда простаков потаенные пружины власти. Право сильного и умного — самое справедливое и надежное в мире право!.. — Нергаль в задумчивости побарабанил тонкими пальцами по полированному подлокотнику кресла. Серпина почтительно ждал, разглядывая его повернутый к огню профиль хищной птицы. Все эти прописные истины он слышал уже не раз и теперь ждал, когда начальник Службы тайных операций перейдет к существу дела. Но тот не спешил. — Впрочем, что касается сегодняшней нашей встречи, тут ваше неудовольствие вполне уместно! Можете даже считать это старческим капризом — мне просто захотелось провести вечер с умным собеседником. Чуть было не сказал: с умным человеком! — Нергаль усмехнулся. — Хотя и это отчасти было бы верно. Вы ведь начинали свою карьеру человеком и, как мне помнится, любите повторять, что, работая с людьми, надо жить их жизнью. — Глаза-буравчики вскинулись на Серпину. Красноватый отсвет факелов тяжело лежал на досках стола, снег за узкими окнами-бойницами валил стеной. — Признаться, — в голосе Черного кардинала появились грустные нотки, — я порой жалею, что не рожден человеком. Нет, нет, Серпина, не улыбайтесь, я говорю вполне искренне! К сожалению, ни мне, ни вам не дано испытать того подъема и полета чувств, на которые способен самый заурядный смертный. Я не зря извлек на свет это полузабытое слово «смертный» — в нем содержится разгадка тайны, объяснение всех людских низостей и человеком же достигнутых высот. Да, Серпина, мы можем быть великими мастерами соблазна, можем все обставить так, что несчастный со светлой улыбкой благодарности последует за нами в ад, но нам никогда не испытать его восторга, полноты и остроты его чувств! И все дело в том, что он смертен, а мы — нет! Нонсенс, но это именно так. В смертности, и только в ней кроется причина взлета человеческих чувств и возможностей, испытываемого им восторга жить, его способности подняться над обстоятельствами, над самим собой и стать светлым духом. Люди ограничены во времени, им надо спешить чувствовать и достигать, успеть за краткий миг прозрения понять, что есть Добро, что Зло. А Костлявая за углом уже занесла свою косу, уже дышит холодом в затылок. Вот видите, вы опять улыбаетесь, а я намеренно пользуюсь образным рядом людей! Мысли о смерти преследуют человека всю жизнь, но они же позволяют достичь высот в делах его. Возьмите, например, искусство. Прислушиваясь к ходу времени, художник выбирает одно-единственное мгновение и всей силой своих чувств припечатывает его красками к холсту. Музыканты и поэты трудом фантазии, обостренностью чувств превращают себя в камертон, они живут прикосновением времени, звучат его музыкой. Задумавшись над смыслом сказанного, Серпина, вы поймете, что человеческое искусство — это всего лишь попытка задержать ход времени или прожить свою жизнь иначе. Удивительным образом скорость течения времени есть показатель напряженности человеческих чувств, но люди не понимают, что такое время, и этим счастливы! Нам же с вами, Серпина, такого не дано. Смысл жизни — в готовности жертвовать ею, а чем мы можем пожертвовать, когда мы бессмертны? Тысячу раз прав был Он, сказав: «Многие знания порождают многие печали». Честно говоря, мне от этой мысли становится грустно, я чувствую себя обделенным…