Николай Дежнёв - В концертном исполнении

— Мой лучший друг Семен — щедрейшей души человек.

Морщась от собственного перегара, Сергей Сергеевич раскрыл ладонь левой руки, где все еще лежал измятый квадратик картона с золотым ободком.

— Те, с кем пьешь, — назидательно заметила Мария Николаевна, принимая из трясущихся рук хозяина визитную карточку, — называются собутыльниками, а если не повезет, то еще и подельниками.

— Мой лучший друг Семен — большой ученый, он занимается человеком! — В голосе Телятникова звучала гордость.

— Об этом нетрудно догадаться. — Мария Николаевна поднесла карточку к свету, прочла: «Семен Шепетуха — прозектор». — Спирт, наверное, глушили где-нибудь в колумбарии, — предположила она. — Ох, Сергей, доиграешься, заморозит тебя твой дружок по пьянке вместо покойника…

— Пили портвейн, — внес коррективы Телятников. — Из солнечного Аз… Азр… короче, из Грузии.

Сергей Сергеевич поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, и, перебирая руками по стене, пошел с кухни. В дверях он остановился, обернулся.

— Аня! — сказал Телятников проникновенно. — Это было нужно для науки!

— Ладно, иди спать, алкоголик, — погнала его Машка. — Видишь, ничего особенного, — продолжала она, поворачиваясь к Анне, — пили не с каким-нибудь забулдыгой, а с человеком, который может себе позволить раздавать собутыльникам визитные карточки…

— Не надо меня успокаивать, — не стала слушать подругу Анна. — Ты же сама видишь, что у него нервный срыв. Побежал на помойку искать какую-то формулу!

— Ну, ты тоже хороша! Взяла и выкинула приличный еще костюм, а ведь могла бы и постирать. А впрочем, не стоит принимать все так близко к сердцу, больше созерцательности. К мужчинам вообще надо относиться со снисходительной грустью. Ни в коем случае нельзя их жалеть или им сострадать, потому что это предполагает наличие у них души. Достаточно того, что мы выдумываем себе их внутренний мир, их чувства, но верить в собственную выдумку — это уже чересчур. Чувствуй себя режиссером жизни, а его — лишь актером в твоей пьесе. И вообще, скажу тебе, умные женщины, как мы с тобой, не могут быть счастливы. Если он ниже тебя по интеллекту, то жизнь становится издевкой, игрой в поддавки. Ты должна восторгаться им, когда он произносит очередную банальность, или смеяться его неостроумным шуткам. Если же мужик тебе ровня, то он, скорее всего, закоренелый эгоист, а если нет, то наверняка блаженный — выпиливает по ночам лобзиком или, не дай бог, готовится облагодетельствовать человечество каким-нибудь изобретением. И заметь, я говорю исключительно о тех самцах, которых условно можно назвать порядочными!

— А если есть любовь?

— Любовь? — Мария Николаевна пожала плечами. — Забытое слово из школьной программы. Природа сделала всех женщин и всех мужчин одинаковыми, значит, она не рассчитывала на такое явление, как любовь. Боюсь, Анюта, это всего лишь уловка, с помощью которой люди пытаются выбраться из серой монотонности жизни. Хотя, впрочем… — Взгляд Машки стал мечтательным.

— Постой, — перебила ее Анна, — я ведь тебе еще не все рассказала: та история на кладбище во время похорон имела продолжение!

— И ты молчала… — ахнула Машка. — А еще считаешься лучшей подругой!

— Ну не успела я тебе рассказать, — покаялась Анна. — Понимаешь — фантастика! Не так давно возвращаюсь с работы домой, а поздно уже, темно, вхожу под арку и вижу — стоят двое. Если бы я их раньше заметила, то, конечно же, не пошла бы, но чувствую, отступать поздно. Иду. Сердце, как овечий хвост, и от страха аж в глазах темно. Мне, думаю, только бы добраться до двора, где фонарь, там, если закричу, кто-нибудь да услышит… Но не тут-то было! Вижу, один, что пониже, отклеился от стены — и ко мне. Сумку выхватил и этак с ленцой, не спеша, вытряхнул все мои вещички на асфальт. Куда, говорит, барынька, торопишься, торопиться-то уже некуда. Представляешь?! Душа у меня, конечно, в пятках, если бы даже захотела, закричать бы не смогла — горло перехватило. А второй, тот, что повыше и помоложе, заходит сзади… Ну, думаю, пришел, Анька, твой последний час! Только вдруг со стороны двора, вижу, выходит мужчина. Что-то в нем мне показалось странным, я только потом сообразила, что одежда. Представляешь, в нашей-то грязи, когда приходится пробираться по тропочке между свалками мусора, появляется некто в вечернем костюме с галстуком-бабочкой, при тросточке и в шляпе. И, что меня особенно поразило, в лакированных полуботинках, в которых впору на балу танцевать. Ну да все это я потом разглядела, а в тот момент мне было совсем не до того. А он идет, руки в брюки, только крахмальные манжеты светятся и манишка на груди. Бандиты тоже его заметили и как-то боком от меня отодвинулись, будто они сами по себе. Мужчина подходит и этак светски спрашивает: